– Хороший шанс, вот все, что мы хотим. Почему мы не можем его получить?
Потому что никто не дает ни черта, подумал Стивенс. Никто кроме тебя и твоих друзей, а их у тебя осталось мало. Славные старые времена движения за гражданские права прошли, давно прошли, и мало кто жалеет об этом…
Когда-то мы об этом беспокоились. Многие из нас. Но что-то случилось. Может быть это произошло просто из-за размера проблемы. Или тогда, когда мы видели, как каждый, кто только мог это себе позволить, сбежали в пригороды и оставляли города на волю судьбы, жалуясь, что деньги от налогов уходят в города, и… или это произошло, когда я слушал объяснения моих полицейских, почему они вынуждены ходить в Уоттсе только парами с взведенными пистолетами, и если мэру это не нравится, пусть он к чертям сам патрулирует в этом районе.
Люди считают, что они сделали достаточно.
Что такое достаточно? Этого совсем не достаточно. Если бы мы сделали достаточно, у нас бы не было проблем…
– Я сделаю все возможное, чтобы ускорить дело, - сказал Стивенс. - Мы позвоним в Вашингтон.
– Вы думаете, это поможет?
– Это не помешает. - И вероятно не может помочь, хотя никогда не знаешь. Проблема в том, что Вашингтон совсем не должен слушать. Они могут, но они не должны.
Он вспомнил скандирующую толпу у входа в переулок. Они требовали справедливости. И преподобный Клей хочет справедливости. Мистер Планше хочет справедливости. Мэр хочет, чтобы все они были счастливы, подразумевая, что я должен обеспечить им, что они так хотят. Справедливость. Проклятье, я даже не знаю, что это такое.
Но дело не в этом. Мы добьемся для Клея его строительства, но это не принесет справедливости в гетто. Это будет просто еще один проект строительства.
И чем бы ни была справедливость, Джим Планше не хочет ее. Чего Большой Джим хочет, так это мести.
Северо-восточная колонна превратилась в еще одно дерево, но это была совсем не Рождественская елка. В самых верхних ветвях разместился танцевальный зал с прозрачными стенами. В его расползшихся узловатых корнях был освещенный красным вход к Люциферу, в зал для азартных игр. На половине пути к вершине в толстом стволе располагались три уровня галереи фантастического искусства “Дрим Мастерс”.
Лунан смотрел, отыскивал признаки прошлого.
– И там есть змея, грызущая корни, правильно? - спросил он. - И старый одноглазый бог приходит пронзить ее, чтобы выучить руны?
– Там есть голограмма змеи. Но все-таки я не думаю, что у кого-нибудь хватит смелости сыграть Одина. Томас, вы не хотите получить собственный скульптурный бюст? Или татуировку?
– А… зачем?
Черил засмеялась.
– Я вам покажу. - Она повела его к внешнему лифту, выполненному в форме ракетного корабля из тридцатых годов. Удивительно: причудливые стабилизаторы - направляющие прозрачной заостренной трубы, горение оранжевых огней в собранных вниз двигателях. - В любом случае вы должны это увидеть.
Фантастическое искусство прошло большой путь со времени первых выставок картин на первых научно-фантастических конференциях. В “Дрим Мастерс” все так же были выставлены картины: инопланетные создания и “представление художников” о межзвездном планетном корабле и конструкциях, рядом с которыми сама Земля будет казаться карликом. Но здесь были кроме того голограммы размером с окно, которые выходили в чужие миры, драконы, тролли и эльфы вместо фишек, покрытые резьбой кольца, кубки, пряжки для поясов, пистолеты замысловатых конструкций.
Внутри самой галереи было две маленьких мастерских.
В мастерской твердой фотографии Лунан сидел внутри параллельных полос света, чередующих с темнотой, которые размечали его голову и плечи, и в это время было сделано два десятка фотографий с заранее установленных углов.
– Это абсолютно точно, - говорил ему фотограф. - Разметка управляет компьютером, который управляет инструментами, вырезающими бюст. Нам нужно будет добавить глаза, они получаются слепыми. И может поработать с текстурой волос, и сделать бюст размером с кулак, из синтетического малахита.
Стены салона татуировки были покрыты изображением. Это были выполненные линиями рисунки, очень простые и очень экспрессивные. Лозунги красивым готическим шрифтом. Фотографии звездного неба, солнца и светящиеся облака межзвездного газа, вытатуированные на человеческих спинах, белая комета, сбегающая по загорелой руке.
Татуировщице было больше двадцати лет, у нее были буйные черные волосы и немного навыкате глаза. Она заметила, как Лунан рассматривает две фотографии, и сказала:
– Они обе были из “Ред Плаш Аниэн”.
На одной фотографии был женский зад - неплохой, подумал Лунан - с группой вертикальных линий, вытатуированных на одной ягодице. Штрих-код изделия. На другой пылающая гигантская красная звезда изливала поток пламени на бело-голубой диск с черной дыры. Они были вытатуированы на груди чернокожей женщины.
У татуировщицы была живая улыбка, и ее глаза танцевали. Черт, они были почти гипнотические, слишком большие для ее лица. Лунан сказал:
– Я не знал, что “Аниэн” стали любителями астрономии.
– Вы бы удивились.
Ее голос звучал громче шума дорожного движения в Лос-Анджелесе, которого здесь не было, а потом живостью была застенчивость, которую жители Тодос-Сантоса в конечном счете потеряли. Конечно она из Лос-Анджелеса. Лунан сказал: