– Интересно, что чувствуешь, когда можно узнать все, что хочешь, просто задав вопрос? В любом случае, можно рассматривать их как интерфейс «человек-компьютер». Что мне нужно решить, так это насколько важна связь с компьютером? Они оба были гениями еще до того, как им были вживлены устройства связи с компьютером.
На телевизионном экране из смога вздымалось фаллической формы здание городского правления Лос-Анджелеса. Сандерс покрутил ручку и улучшил резкость.
– К тому же, эти имплантаты ужасно дорогостоящие, – сказал он. – Я понял. Ты должен решить, будут ли они нужны офицерам твоего звездолета.
– Или моего следующего арколога. Поэтому ответь мне – эти двое просто гении, или сейчас они нечто большее?
– Черт, да как же я могу знать?
– Кстати, я думал, что ты сам можешь быть гением. Я имею в виду, что единственный чернокожий в командном составе Тодос-Сантоса должен быть чем-то большим в сравнении с тем, чем кажется.
– Ну ты и идиот.
– Сомневаешься?
– Здесь не требуется гениальности. Требуется только интеллект, плюс готовность принимать ответственность за отдаваемые тобой приказы, и… – Он остановился, запнувшись на слове, которое чуть было не произнес, и взглянул на Рэнда, чтобы узнать, не догадался ли тот.
Но было совсем по-другому. Рэнд вовсе не понял, что он хотел сказать, и ждал продолжения.
– Хорошо, – сказал Престон. – Мы здесь играем в политику. Это означает множество трений между людьми, множество компромиссов между теми, кто считает, что знают правильный ответ, и теми, кто считают, что этот ответ есть именно у них. Я часто оказываюсь вовлечен в это, может быть потому, что слишком заметен. – Сандерс пожал плечами. – И я мирюсь с этим. Я часто уступаю, даже тогда, когда знаю, что я прав. Кое-кто назвал бы это томизмом.
– Томизмом? От дяди Тома? Но ты отдаешь больше приказов, чем исполняешь.
Рэнд у никогда не понять. Его характерной чертой было неучастие во внутренней политике Тодос-Сантоса. Если им пытались манипулировать, он мог внезапно завести разговор о чем-нибудь другом, например, о перепланировке пространства вашего чулана, в то время как вы старались обрушить на кого-нибудь критику.
Вот почему Сандерс обычно чувствовал себя спокойно в присутствии Рэнда. От Тони Рэнда не исходило опасности. Как и Арт Боннер, он был тем, кому можно всегда доверять.
Но если он будет вовлечен в политику, подумал Сандерс, он станет опасным человеком. Конечно, отдел обслуживания всего лишь часть отдела управления, но инспекторы отдела обслуживания, если придется выбирать, вероятно встанут на сторону главного инженера. Может быть, не открыто, но… – Сандерс представил себе, как кто-нибудь, пытающийся устранить Рэнда, получает в результате кухонную раковину, подсоединенную к унитазу, и кондиционер, вдувающий аромат скунса. На его лице расплылась широкая улыбка.
Рэнд спросил:
– Что-то хочешь сказать?
– Тебе что-нибудь говорит имя сэр Джордж Риди?
– Нет.
– Это тот парень, от встречи с которым ты уклонился. Канадец, прилетевший изучить Тодос-Сантос. Я наблюдал за его вертолетом.
– Я подумал, ты сменил изображение из вежливости.
– Так вот, Тони, у сэра Джорджа тоже есть имплантат.
– Ага. В таком случае, с ним стоит поговорить. – Рэнд задумался.
– Конечно, но есть еще кое-что. Он получил имплантат в благодарность за покровительство, оказанное некоему лицу со стороны его семьи. Я сомневаюсь, что он был гением до вживления имплантата.
– Ох-ох, – проговорил Рэнд и взглянул на свою новую игрушку – часы, тонкие и гибкие, как ткань его рубашки. – Хм, мне кажется, я должен уточнить кое-какие детали, – сказал он. – Пожалуй, я не буду работать после обеда, а, Прес? Спасибо. – Рэнд торопливо вышел, сопровождаемый белозубой улыбкой Сандерса.
Улыбка исчезла с его губ, когда Сандерс вернулся к своим мыслям.
В его семье не было рабов. Конечно, кто-то когда-то был, но начиная с 1806 года, а сведений о более раннем времени обнаружить не удалось, Сандерсы были свободными неграми, работающими на правительство Соединенных Штатов в Вашингтоне. Его отец был врачом в системе общественного здравоохранения. Сам Сандерс посещал лучшие частные школы, где были настолько либеральные порядки, что никто не мог даже подумать, чтобы употребить слово «ниггер». И как же я ненавидел этих сопливых ублюдков, подумал, вспоминая, Сандерс. Он взглянул на свои темные руки и удивился себе. Почему же тогда у меня нет ненависти к Миду и Леттерману, и другим, которые становятся нервными, разговаривая со мной?
Он выпрямился, вспомнив, и, нажав кнопки на пульте, переключил экран с вида на восток, в сторону Лос-Анджелеса, на вид в сторону океана. Используя джойстик, он поворачивал камеру, пока не увидел ярко раскрашенный силуэт в светлом небе. Он увеличил изображение, и стало видно кричащего от радости Френка Ми да, летевшего на дельтаплане с двойным крылом. У Мида не было избыточного веса, он был просто большой, и для того, чтобы удерживаться в воздухе, ему требовался дельтаплан особой конструкции. Мид был одним из тех, кто не скрывал того, что считает, будто Престон Сандерс досадная случайность.
Почему же у меня нет ненависти к нему? Престон недоумевал. Он действует мне на нервы, но у меня нет к нему ненависти. Почему?
Может быть потому, что у меня нет опыта жизни чернокожего? Так сказал бы мой сосед по комнате в общежитии в Гарварде.