Конхард даже помотал головой от удивления. До сих пор он видел лицо дракона эдаким равномерно-телесным с яркими-яркими глазами.
– Прям-таки вечность, – только и ответил он.
– Нет, – согласился Илидор, – мы не бессмертные. Но всё равно у нас очень много, очень-очень много времени в запасе – достаточно, чтобы дождаться, пока эльфы Донкернаса исчезнут, как исчезают все, живущие кратко. Некоторые драконы все-таки сбегали, но без голоса становились просто людьми, а эльфы очень упорно охотятся за теми, кто их обманул, так что…
– Но ты не стал человеком навсегда, хотя сбежал, – проявил наблюдательность гном.
– Точно, – Илидор улыбнулся солнцу, потом рассмеялся, а потом его смех перешел в неостановимый хохот, и гном расхохотался вместе с ним – невозможно оставаться серьезным, когда дракон вот так заливается, даже если сам ты ничего веселого не видишь.
Они смеялись и смеялись, не в силах уняться, и казалось, будто их голоса докатились уже до самого подножия горы и сорвали торговлю на площади, потому как теперь там тоже все хохочут и не могут остановиться. Уже дышать становилось трудно, и животы сводило, но Илидор и Конхард смеялись и смеялись, запрокидывая головы, утирая слезы, колотя ладонями по ляжкам.
– Ф-фух, – в конце концов всхлипнул в последний раз гном и отер глаза, с трудом переводя дух. – И чего веселого-то?
– Ничего, – согласился Илидор, и они снова расхохотались, но уже потише.
– Словом, ты такой весь из себя особенный, – отдуваясь, заключил Конхард. – Никто тебе не указ, даже старшие драконы.
– Точно, – с удовольствием подтвердил Илидор. – Я особенный.
Конхард смотрел на него, ожидая продолжения, но дракон молчал. Гном почесал подбородок и принялся думать. Можно было, конечно, спросить, но Илидор этого явно ждал, хотя и не смотрел на Конхарда, а смотрел в небо, жмурился и напевал.
Гном принялся ворошить в памяти всё, что знал про изгнание драконов из подземья. Конечно, векописцы про это много говорили, но они всегда что-нибудь говорят, да и кто ж слушает этих запыленных занудников? Никто их не любит, говоря по правде, поскольку каждый праздник, любая добрая всегимблская пьянка, каждый большой поход во глубины подземья начинается с бубнежа векописцев. Кто-нибудь из них, в чистеньких белых одежках, выпирается, значит, на Громкий Камень перед другими гномами и давай бухтеть: откуда пошли истоки этой славной традиции или чего там еще, что происходило в это время пропасть лет назад, кто кого встретил, кто кому чего сказал, как это отразилось в векописях, бу-бу-бу, гу-гу-гу. Конечно же, векописцы очень много занудничали и про изгнание драконов, благодаря которому теперь все мы, могучие гномы, имеем в своем распоряжении весь Гимбл и здоровенный кусок гор Такарона, а если там, в глубине, еще больше осталось потерянных городов и вообще творится не пойми что, так это тут ни при чем.
И, конечно, векописцы частенько вспоминали про данные драконами Слова, это верно, как и то, что славный Югрунн ведет род от короля Ёрта Слышателя, который во время той войны командовал победоносной гномской армией и который услышал драконью клятву. Сами-то по себе истории о драконьих войнах, конечно, все гномы знали и любили, но подробности изгнания драконов… да кому может быть интересно, кто там кому чего сказал в покрытые пылью годы?
Вот кто кому снес башку – это да! Все известные Конхарду гномы обожали сказания о битвах гномских армий, усиленных машинами, с драконами. Любой мог пересказать истории про драконьи наступления и потерю городов в далёком подземье, и даже ребенок мог перечислить названия этих городов: Вулбен, Масдулаг, Ардинг и другие. И кто же не знал о сражении отряда Гильдри Восьминогого с ледяной драконицей! И о том, как Тандри Бешеная, единственная выжившая из всего Стального Крыла, прорвалась на своей змее-камнеедке в тыл врага и обрушила своды пещеры, откуда отдавал приказы своей команде ядовитый дракон… как там его звали?
– А! – Конхард хлопнул себя по лбу. – «И тогда за ядовитых драконов дал Слово Вронаан, и за снящих ужас сказал Слово Оссналор, и за ледяных драконов Слово Ёрту дала Хшссторга».
Гному показалось, что сияние золотых глаз Илидора потухло совсем, и всякий след воодушевления исчез с его лица, но уже через миг всё стало как обычно: довольный непонятно чем дракон и ощущение звучащей внутри него песни, от которой он, кажется, всё время пританцовывает и напевает, даже когда сидит спокойно и молча. Впрочем, он, кажется, никогда не сидит спокойно и молча – заноза та еще, похлеще Конхарда.