– Земеля! Я вижу то, что ты опять продаешь боеприпасы нашей славной Группы войск в Германии… Фарид, ты уже генералом стал или у тебя сейчас есть другие каналы?
Исхаков с некоторой недоброжелательностью посмотрел на того, кто ему сейчас задал вопрос. Некоторое время он молчал. Скорее всего, переваривал в своей голове вопрос друга. Он сегодня часто вглядывался в довольно грустные глаза некогда преуспевающего армейского боксера и старика. Он все еще не мог понять душевного состояния Александра, который значительно уступал ему в употреблении спиртного. Он, понимая его подвох, кисло ухмыльнулся и произнес:
– Ну, ты, боксер, что с Луны свалился? Я сейчас сорю этими теньгами и долларами потому, что они у меня сейчас есть… Да и на завтра я уже накопил…
Исхаков на некоторое время опять приумолк. Молчал и Кузнецов, которому не терпелось узнать истоки больших капиталов у своего друга, который в армии ничего собой выдающегося не представлял. Новый казах с ответом явно медлил. Подобную реакцию верзила ожидал. Мало кто из богатых людей отваживался говорить о подноготной своих барышей. На какое-то время лицо казаха озарилось улыбкой, и он небрежно опрокинул рюмку водки в свой рот. Затем он ткнул вилкой в тарелку и также небрежно закинул в рот пару ломтиков красной рыбы. Александр с большим вниманием наблюдал за его действиями. Он уже нисколько не сомневался в том, что Фарид раскроет свои карты. Его душа даже несколько ликовала, когда его друг опрокинул очередную рюмку водки в рот и сквозь зубы проговорил:
– После армии жиз-ня у меня была, словно чер-ная туча… У нас в городе все и вся прихватизировали бывшие партийные, советские и комсомольские работники. Я же в этих домиках не жил и не работал. Честно скажу тебе, зема… Начинал я с самого нуля… До палочки с нулями пришлось идти довольно долго… Сначала ездил в Москву за тряпками. Заработок у меня был негустой, все отдавал бабам… Тогда я был очень голодный на эту живность, они же сильно бедствовали по деньгам. Я ведь красотой ни тогда, ни сейчас не блещу…
Размышления нового казаха о женщинах и о мужской красоте рассмешили собеседника. Ему захотелось выпить за мужчин и за женщин. Фарид его тост с удовольствием поддержал. Некоторое время друзья занимались поглощением блюд. Александр все еще почему-то не мог четко определить, что за деликатесы он кушал и кто их заказывал. Улыбающее лицо молодого негра к нему то приближалось, то куда-то проваливалось в некуда.
После тоста за сильный и слабый пол Фарид включил свой «мозжечок» на полную катушку. Он, как это было возможно сделать, с силой притянул друга к своей физиономии и со вздохом произнес:
– Ты, паря, не думай то, что я на тряпках сделал большие деньги… Эти деньги я искал очень долго… Закупал скотинку в своей округе, затем чуть подальше. С напарником научился воровать, Сибирь ведь большая… Зелененькие дали простор и к бабьим утехам… Эти бабы меня раньше на пушечный выстрел не подпускали, сейчас только выбирай… Сегодня забавляюсь Аллочкой, месяц назад была Машенька… Секретуток я лично сам выбираю, выбираю при одном условии… Они без всякой балды соглашаются…
Отбор женщин по «половому» принципу рассмешил полупьяного Александра. Он дружелюбно посмотрел на покорителя женских сердец и по-озорному сказал:
– Ну, ты, мой земеля, молодец… Я вижу, что ты очень многому добился в этой жизни… Не скрою, что я тебе чуть-чуть даже завидую, особенно твой Аллочке…
Чисто человеческая зависть друга нисколько не смутила Фарида. Упоминание об Аллочке, очередной его любовнице, только подлило ему масло в огонь. Он в данный момент был готов выложить перед земелей все свои мыслимые и немыслимые тайны. Подкупала его и зависть друга к его успеху. Фарид от радости заплакал. Затем с явным усердием крякнул и скороговоркой протараторил:
– Ты, мой старший брат мой младшей чурки… Я тебе обязательно сделаю сегодня женский сюрприз… Вот клянусь тебе, даю тебе слово дембельское…
На клятвенные заверения своего земели верзила никак не реагировал. Он только очень внимательно вглядывался в смуглое лицо друга и почему-то смеялся. Почему он сейчас смеялся, над кем или над чем, он сам толком не мог понять. Одно он знал очень четко. Его смех был со значительной долей горечи и сожаления за свое прошлое, и с еще большей долей страха за свое будущее.