Шум двигателей усыплял Никиту Ларломкина, словно колыбельная песня. Такую песню, кроме буровой, он нигде не слыхал. И тотчас же просыпался, как только в этот голос вплетались посторонние звуки, не слышные другим, но режущие его слух.
В эту ночь Никита проснулся от натужного рева дизелей — они работали на пределе. По звуку — подъем инструмента. «Обороты, обороты добавь!» — взмолился он, обращаясь к дизелисту, там, на буровой. Но тот — то ли задремал, то ли отлучился куда. И дизели, еще раз всхрапнув, заглохли.
Никита накинул телогрейку и выскочил в стужу декабрьской ночи, пожалев, что встал не сразу. Бросился под навес и запустил дизели. «Подниму инструмент, все равно теперь не уснуть», — подумал он и кивком головы указал помазку на электростанцию, освещавшую жилые балки и вышку. Тот молча взялся за ветошь. А дизелист — «вот беда-беда!» — видно решил пока не попадаться на глаза Никите.
Дизелисты немного побаивались и недолюбливали Ларломкина за угрюмый характер и излишнюю требовательность. Называли его просто Старшой, хотя этому смуглому, скуластому пареньку было всего лет двадцать шесть.
Когда подняли инструмент, на небе бледно занялась декабрьская заря. Никита так и не ушел спать — какой тут сон, если сегодня добуриваются последние метры. Бригада улетит на новую скважину, а он, старший дизелист Никита Ларломкин, останется здесь. Останется, чтобы не расставаться с дизелями. Можно, конечно, слетать на базу и вернуться с испытателями скважины. Но он не любит болтаться без дела. Такая уж судьба у старшего дизелиста — временный член любой буровой бригады, куда дизели — туда и он. Прилетят монтажники, разберут вышку, чтобы перекинуть на новый участок. А Старшой всюду сопровождает свои дизели, отвечает за них головой, ведь буровая без них — просто мертвая вышка. И на эту работу ставят всегда людей надежных, с большой практикой.
На обед Никита пришел последним — задержался в дизельной.
Повариха вновь, в который уже раз, пожурила его:
— Дались они тебе, Никитушка, машины эти — опять все остывает!
Никита виновато улыбнулся: мол, в желудке согреется.
— Расстаемся, значит, завтра, — сожалела повариха, гремя мисками. — А женить тебя так и не успели — вон у нас какие коллекторши, чем не невесты! Ведь ты, со своими машинами, так бобылем горьким и останешься. Попомни мои слова!.. На другой буровой кто тебя так кормить будет, как я кормила?! Горе ты мое!
Вздохнула повариха, подавая Старшому миску, которая была прикрыта и стояла отдельно, на углу горячей плиты.
Вполуха слушая повариху, Никита молча ел, думая с уважением: «Хорошо готовит — значит знает свое дело!».
К нему с бездонной кружкой чая подсел мастер и возобновил свою давнюю речь:
— Ну, что, Старшой, останешься в бригаде?!
Никита ничего не ответил.
— У меня глаз — вижу, кто на что способен…
Старшой будто не слышит.
— Редко ошибаюсь…
Старшой молча продолжал есть.
— Я из тебя, брат, такого бурильщика сделаю — все рекорды твои будут!
— «Нужны мне ваши рекорды!..» — усмехнулся в душе Старшой.
— А со временем, глядишь, первым бурмастером своего народа станешь…
«Какой из меня мастер?!» — подумал Старшой.
— Ну как?!
«Хитрит, старик, хитрит. Собака не тут зарыта…»
А старый мастер, прихлебывая чай, все поддразнивал:
— Бурильщик главный — на первом месте!
«Ну и что…»
— А что твои дизеля?!
«Будто сам не знает!»
— Ты вон насквозь промаслился от них, просолярился…
«Будто без масла и солярки можно обойтись», — подумал Старшой.
— Того и гляди — вспыхнешь!
Наконец Никита медленно, как бы с трудом, в первый раз раскрыл рот и выдал о дизелях свой главный довод:
— То — сердце буровой!..
Мастер-бригадир тут же встрепенулся:
— Так ведь сердцу нужна разумная голова, Старшой! Никита, как бы извиняясь, покряхтел и молча вышел на улицу. И подался в дизельную: пообедал, делать в столовой нечего, а убивать время на пустые разговоры не привык.
Озадаченный мастер посидел над пустой кружкой, потом, обращаясь к поварихе, проговорил:
— Чудак наш Старшой-то…
— Да-а…
— Хлопотно с дизелями, особенно зимой.
— Известное дело…
— Мается парень, а выгоды своей не понимает.
— Или не хочет понять…
— Работящий мужик.
— Только вот на баб не глядит…