— Больно? — спросила я.
— Я в порядке, Несс.
Он убрал мою руку со своего лица.
Наши головы были так близко, что я могла видеть форму каждой из его веснушек. Я помнила, как в детстве попыталась искать созвездия на его коже. Я помнила, что мне это удавалось, хотя и не помнила названий тех созвездий, что я находила на нём.
— О чём ты думаешь? — сказал он хриплым шёпотом.
— Я пыталась вспомнить названия созвездий, которые я искала среди твоих веснушек.
— Кассиопея. Ты была убеждена, что это, — он взял указательный палец моей руки, которую всё ещё держал, приложил его кончик к своей повреждённой щеке и провел им вниз, затем прямо, а затем снова вниз и, наконец, наверх, — Кассиопея.
Его тёплое дыхание коснулось моего носа, но мой живот пылал теперь сильнее, чем моё лицо. Я опустила глаза на его рот, задавшись вопросом, каково это будет — поцеловать его. Его дыхание сбилось, как будто он мог прочитать ход моих мыслей, как будто он мог почувствовать их через нашу связь. Возможно, так оно и было.
Я высвободила палец, который он всё ещё сжимал, и провела кончиком по твёрдой поверхности его щеки, по тёмной щетине на подбородке, и дальше вниз по его сильной шее. Я наблюдала за движением своего указательного пальца, который огибал контуры его тела. Я проследила за тем, как он обогнул его широкое плечо и спустился вниз вдоль его точеного бицепса. Когда мой палец касался его обнажённой кожи, она покрывалась мурашками.
Я ждала, что он положит конец моим исследованиям. Ждала, что он спросит, что на меня нашло, но он молчал, предоставляя мне доступ к его соблазнительным формам. Я очертила острый край его локтя, затем провела прямую линию вниз по внутренней стороне предплечья, где кожа была самой нежной, и остановилась, когда достигла центра его ладони.
Только тогда я осмелилась взглянуть в его глаза цвета мха, которые очаровывали меня всё моё детство. Его зрачки пульсировали, пожирая радужку. Я медленно придвинулась к нему ближе, пока мои губы не оказались на одной линии со следами засохшей крови на его щеке. Я прижалась ртом к его коже и высунула язык, чтобы слизнуть медное пятнышко. Никогда и ни за что я не могла бы подумать, что буду лизать лицо Августа. Возможно, если бы я была покрыта мехом, но не кожей. Если бы на мне был мех, этот поступок можно было бы расценить как игру или проявление нежности. Но прикосновение к коже было более интимным.
Август, который лежал совершенно неподвижно, наконец, пришёл в себя. Рука, к которой я всё ещё прикасалась, сомкнулась на моей, сжав мои пальцы, а другая его рука скользнула мне под голову и зарылась в моих волосах. Август осторожно потянул за мою голову, чтобы оторвать мой рот от своей щеки.
— Несс…
Моё имя прозвучало как порыв ночного ветра, от которого дрожали и раскачивались сосновые иголки.
— Если ты поцелуешь меня, то тогда уже не сможешь уехать, — пробормотал он.
Мне понадобилось мгновение, чтобы понять смысл его слов.
— Почему нет?
— Потому что ты не можешь накормить голодающего мужчину, а потом отнять у него еду.
Если бы его голос не был таким низким и хриплым, я бы, возможно, посмеялась бы над этой метафорой, но тембр его голоса дал мне понять, что он говорил серьёзно.
— Ты найдёшь еду получше, — наконец, сказала я, и моё сердце застучало, заставив трепетать серую хлопковую ткань, в которую было завёрнуто моё тело.
Пальцы, обхватившие мой затылок, расслабились, скользнули к шее, а затем обратно вверх.
— Как долго?
Я подумала, что он спрашивает меня, как долго я ещё планировала оставаться здесь, и я сказала, что до утра.
— Нет, Несс. Как долго ты испытываешь ко мне эти чувства?
О.
О…
Я опустила ресницы, тепло потоком устремилось к моей груди.
— Уже некоторое время. С того дня, когда мы купались в озере. Но эта связь… она меня смущает. Каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне… Даже когда ты делаешь это случайно…
— Я ничего не делаю случайно.
Я резко перевела своё внимание на его лицо, тёплый поток распространился и согрел каждую часть моего тела.
— В общем, когда это случается, со мной что-то происходит, Август. Что-то такое, что, как мне кажется, я не должна чувствовать. Что-то такое, о чём, как мне кажется, мне не стоит тебе рассказывать.
И всё же, я сейчас признавалась ему в своих самых глубоких и самых тёмных тайнах.
— Ты поэтому злилась на меня за то, что я называл тебя Ямочки или ребёнком? Потому что ты думала, что я видел в тебе только маленькую девочку?