- А? - вопросительно произнес голос Камышина. - Нет, ничего. Просто привычка.
Не знаю почему, но мне этот ответ отнюдь не пришелся по нраву. Как-то странно звучали слова нашего главного редактора, учитывая обстоятельства. Хотя этому я придал не слишком сильное значение, потому что в мою голову внезапно влетела мысль, что обсуждать все эти подробности по телефону было далеко не самым разумным решением. Я по природе скептик и также отношусь к разного рода предрассудкам, не люблю перестраховываться, но пришедшие в движение силы и меня заставляли настраиваться на самый пессимистичный вариант развития событий. То есть я предположил, что телефонные разговоры, равно как и электронную переписку, вполне могут мониторить представители той самой госслужбы, что сегодня наведывались к нам в офис. Паранойя, скажете вы. Очень может быть. Но, судя по тому, что Камышин внезапно заторопился и предложил обсудить подробности завтра в редакции, подобные мысли в этот раз в голову пришли не мне одному.
Положив трубку, я расстроенно поглядел на разбросанные по полу бумаги. Нужно бы их убрать, но у меня после сегодняшнего дня не осталось ни сил, ни желания на совершение этого героического поступка. По крайней мере, до тех пор, пока не приму душ. Что я и не преминул сделать, равнодушно переступив через валявшиеся под моими ногами документы.
Контрастный душ несколько внес ясность в мое мышление. И первым же порывом было выругаться. Я вдруг осознал со всей безысходностью, что в холодильнике у меня абсолютно пусто, можно даже поискать при случае повесившуюся где-то в уголке мышь.
Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, был вынужден прийти к выводу, что мой организм не согласен больше голодать, особенно, когда в кармане есть деньги. Пришлось снова одеваться и переться в круглосуточный. Благо он находился всего в паре сотен метров от моего подъезда.
На улице в этот час было темно и грязно. Редкий свет фонарей только усиливал гнетущее впечатление от мрачных теней, протянувшихся через весь двор. Выйдя из подъезда, я сразу почувствовал себя совершенно беззащитным и одиноким. Казалось, что за каждым деревом, за каждым углом прячутся агенты неприятеля, которые следят за каждым мои шагом. Я несколько минут неуверенно переминался с ноги на ногу у дверей подъезда, пытаясь решить, а надо ли оно мне, тащиться в такую даль по этой темноте, рискуя быть похищенным для какого-нибудь допроса с целью выяснить, какими сведениями о невероятно секретной государственной программе или чем там еще я располагаю.
В конце концов, я просто тряхнул головой, отгоняя от себя безрадостные мысли. Никогда прежде не обнаруживал за собой таких параноидальных настроений. Не стоит допускать подобное и теперь. С этими мыслями я погрузился в окутывавший двор мрак, распростершийся там, куда не доставали лучи редких уличных светильников.
Пока ноги несли мое тело в сторону универмага, мысли, неожиданно для меня самого, приняли совершенно иной оборот. Мне на глаза периодически попадался видный между крышами пятиэтажек и насаженными тут и там в некоем хаотическом беспорядке деревьями клочок ночного неба. Глазам далеко не сразу удалось найти на небосклоне хотя бы одну искорку. Но отыскав одну, взор тут же начал обнаруживать еще и еще, одну за другой. Однако звезды эти были какими-то тусклыми. Словно и их коснулась своей серой дланью весенняя грязь, что заполнила улицы и дворы в эти дни. И мне вспомнились другие звезды.
Когда я учился в школе, то жил вдалеке от Москвы. Городок наш был небольшим, без высоток и ночных огней. И всегда замирал с наступлением темноты. Мало кого можно было отыскать на улицах в разгар ночи. Если только поддатую молодежь, к которой порой относился и я сам, возвращавшуюся с какой-нибудь ночной дискотеки, которые устраивались по субботам в городском парке.
В то время я очень любил ночью выйти на балкон. Стоять и, слушая царившую вокруг тишину, нарушаемую изредка звуком мотора проехавшей машины или чьим-то редким возгласом, смотреть на звездное небо. Эти космические искорки были не в пример ярче, светлее. Казалось, что окружающий тебя бездонный океан космоса притягивает к себе, заставляет погружаться в бесконечную черноту, наполненную мириадами маленьких мерцающих точек звезд и сияющих ровным светом - планет. Порой в такие моменты мне становилось жутковато, когда я предпринимал попытки своим разумом осознать величие предстающей перед моим взором картины.
С переездом в большой город я был лишен возможности лицезреть это пугающее своей бесконечностью великолепие.