Наконец мне удалось погрузиться в пропахшее бензином и еще чем-то прогорклым нутро маршрутки. Оставалось только одно свободное место, ближе к задней стенке. К этой самой стенке меня и притиснул мой сосед слева - бочкообразный толстяк, который с трудом, кажется, мог разместиться на одном сидении, прихватывая при этом своей пятой точкой почти половину соседнего. Ничего, решил я, в тесноте, да не в обиде. В конце концов, в таком уплотненном состоянии мне ехать недолго, поскольку на Речнике нужно будет пересесть. А там конечная. Ну, и начальная заодно. Факт в том, что автобусы на Речном вокзале заполнялись с нуля, и всегда была возможность расположиться со всем возможным комфортом.
Всю дорогу, вместе с практическим часовым пребыванием в пробке на въезде на кольцо, я размышлял, что все-таки упустил во всем этом деле. Пусть и не слишком хорошо знал Смехова, но достаточно, чтобы понимать - он не мог забыть указать местоположение загадочного «портала». Это просто было невозможно, если, конечно, не брать в расчет вероятность, что он под конец собственной жизни все-таки перестал дружить с рассудком. Но даже слова ныне покойного доктора Левушкина подтверждали обратное. Значит, наш Сашка должен был оставить мне какой-то намек. Но где его искать, этот самый намек?
От напряженных размышлений меня оторвали просьбой передать деньги за проезд. Выполнив ее, я постарался выкинуть все из головы. Она у меня и без того начала к этому времени побаливать. И это было плохим предзнаменованием.
У меня вообще-то редко болит голова, так что такое слово как «мигрень» в моем лексиконе хоть и не отсутствовало полностью, но в реальной жизни мной не употреблялось. Зато если уж моя многострадальная черепушка начинала раскалываться - как правило, это происходило от изрядного переутомления или серьезного нарушения распорядка дня, связанного, в том числе, с серьезным недосыпом, - то просто не давала возможности терпеть это спокойно. Под черепом в таких случаях будто кто-то катал бильярдные шары: боль была ноющей и перемещалась от одной точки мозга к другой. Насколько мог судить, это малоприятное недомогание, от которого не помогали даже такие испытанные средства, как кофе, алкоголь или обезболивающие, досталось мне от матери по наследству. Только, в отличие от меня, у нее такое было через два дня на третий.
Вспомнив о матери, со стыдом и грустью подумал, что уже почти две недели с ней не разговаривал, что при нынешнем уровне развития средств связи было натуральнейшим безобразием. Но все дела, дела, дела...
Обычно она сама звонила, как правило, заставая меня в самые неподходящие моменты. В один из последних раз ее звонок поймал меня по колено в болотной жиже, с полным ртом гнуса в окрестностях Уральских гор, где я искал то самое болото с загадочным его обитателем. Вообще-то меня сильно удивило тогда, что звонок вообще прошел, поскольку ни до этого, ни после мне так и не удалось поймать в тех местах нормального сигнала, пока не выбрался уже к цивилизации. Естественно, что в тот раз я был не слишком расположен к пространной беседе, которые так любила вести мать, сообщая о вещах мне малоинтересных, как например: сведения о соседях, которых совершенно не знал, потому что они заехали уже после того, как я покинул родной город; рассказы о родне, которую не помнил; истории, произошедшие в нашем небольшом городке с другими малознакомыми мне людьми, и прочее - вся эта информация казалась ей, наверное, важной, но для меня не представляла никакой ценности. За тот сопровождаемый отборными матюгами, издаваемыми мной по мере продвижения по грязи помимо собственного желания, и быстро прерванный исчезновением сигнала разговор мне было стыдно до сих пор. Я позвонил, конечно, после возвращения в Москву, объяснил, как мог, где был и что там делал, обещал приехать, как освобожусь…
И после не связывался.
Это нужно было исправить в ближайшее время. А еще, в обязательном порядке, съездить этим летом домой, помочь, чем смогу. У меня ведь есть право хотя бы раз за пять лет сходить в нормальный отпуск. Раньше я этим правом не пользовался - это было моим решением. Хотя не совсем, стоит признать. Бешеная производительность Александра Смехова заставляла меня всюду поспевать за ним и, естественно, подстраиваться под его ритм, в котором места отдыху предусмотрено просто не было. Но я не расстраивался, ведь все это время происходило столько интересного. И даже после того, как стал работать самостоятельно, этот безумный ритм поддерживался мной, уже по инерции. Пожалуй, это не слишком правильно, ведь я совсем не такой человек, каким был Сашка.
Ну вот!
Я смотрел в окно автобуса и вспоминал человека, который хоть и не был мне близким другом, но оставил заметный след в моей жизни. Думаю, если бы не эта неистребимая энергия, буквально хлещущая через край из этого вечно взъерошенного и обуянного самыми невероятными идеями по поиску новых сюжетов для статей и репортажей человека, то я бы вовсе не заинтересовался журналистикой. Скорее всего, просто закончил бы институт и отправился куда-нибудь работать по специальности. Жил бы в общежитии, где мне был бы выделен угол, как молодому специалисту; проводил время со знакомыми, которые со временем стали бы друзьями; утром на работу - вечером с работы, в пятницу вечером надирался бы с коллегами в каком-нибудь баре - жизнь, как у всех. Может, я именно такую и хотел. Но только вот судьба распорядилась иначе, и мои дни проходят не в глупом сидении за компьютером, хотя этому мне тоже приходится отводить достаточное количество времени, а в поисках новых сенсационных материалов для очередной статьи. Впрочем, каждому свое.
Встали окончательно. Я отвлекся от воспоминаний и постарался понять причину остановки.
Пробка.
Интересно, что я пытался там такое неожиданное увидеть? Все как обычно. Можно подремать.