От удара по стеклу он, правда, разлетелся. На поверхности окна не осталось ни царапины. Я почувствовал, как челюсть у меня стремительно поползла вниз. Мне и вправду было непросто поверить в то, что только что увидел. Повторив опыт со вторым стулом с тем лишь различием, что он не развалился, а сохранил свою целостность, я убедился в прочности преграды. Затем то же самое воздействие проверил и на втором окне в комнате. С тем же предсказуемым результатом.
- Это что такое получается? – спросил я сам себя.
Получается, что окно бронированное. Этот вывод напрашивался сам собой и заставлял опустить руки. Если уж стекла такие непробиваемые, то пытаться вышибить дверь – дело пустое. Но сдаваться все-таки не хотелось. Поэтому я принялся бегать между окнами, сотрясая их ударами своего неуклюжего орудия, в надежде, что какое-нибудь из них все же сдастся и лопнет. В один из таких рейсов обратил внимание на странность, заставившую меня, когда я это осознал, выронить стул из внезапно ослабевших рук. Увиденное настолько поразило, что я застыл, переводя взгляд с одного окна на другое, посредине комнаты.
Дело в том, что из окон мне был виден разный пейзаж. Окно, которое выходило, по моим предположениям, на юг, показывало обыкновенную деревенскую улицу: невысокий заборчик покосившегося домишки напротив, возле которого был припаркован видный мне лишь частично красный обшарпанный «Запорожец», дырявое ведро возле машины, калитку на слегка ржавых петлях, - вся эта идиллическая картина нехитрого деревенского быта была залита ярким солнечным светом, тонувшим в сочной зелени молодой чистенькой листвы.
Я покачал головой, отодвинувшись от окна. Даже если то, что вижу, только отчасти правда, и вид с другой стороны мне привиделся, то и это ни капли не упрощало ситуацию. Судя по картинке за этим окошком с бронестеклышком, на улице должен быть конец весны, если уже не лето. Не может такого быть, чтобы я провел без сознания столько времени. Как не могло быть и того, что все расцвело и зазеленело за один-два дня – это просто невероятно и, смею надеяться, неосуществимо в нашем несовершенном мире.
Угнетаемый неприятным предчувствием, медленно приблизился ко второму окну. Остановился, переводя дыхание, подготавливая себя морально к тому, что могу, но, возможно, что не особо хочу, там увидеть. Понимая, насколько это глупо, тем не менее, зажмурился, словно в ожидании удара, и только после этого отважился высунуть свой нос из-за угла рамы. Когда, вдоволь насобиравшись с силами и вволю надышавшись перед смертью, я все же открыл глаза, то почувствовал, что мне становится дурно. В голове что-то словно треснуло, потом картинка перед глазами слегка помутилась. К горлу подкатила тошнота, вызванная вдруг образовавшимся там горьким комом, который проглотить я был не в состоянии.
За окном бежали серые тучи, гонимые сильным ветром приближавшегося урагана. По сухой земле гнало клубы пыли и всевозможный мусор: обломки веток, палую листву, какие-то невнятные клочки, Вдали чернела кромка мрачного леса, который по какой-то причине притягивал мой взор, - такие картины я в детстве видел в селе, когда наступала осень, щедрая на дожди.
Над верхушками образовывавших непроглядную стену древесных исполинов мелькали молнии. Грома слышно не было. Может быть, из-за расстояния, а, возможно, из-за стекла, которое после всех моих стараний не приобрело, похоже, ни единой царапины.
Горестно вздохнув, я отошел вглубь комнаты, где потерянно опустился на стул. Все, что происходило со мной, казалось совершенно нереальным. Этого просто не могло быть. Только если, вдруг понял я, все это не происходит в моей собственной голове.
В фантазиях…
- Точно! – вскрикнул радостно, уцепившись за первое пришедшее на ум логичное объяснение.
Все верно, на самом деле, сейчас я нахожусь без сознания, а все происходящее не более чем бред усталого от свистопляски минувших дней мозга. Омрачала радость от подобной догадки только пришедшая следом мысль: я ведь могу быть и в сознании, но просто сойти с ума – не прошли для человека даром длительная работа на поприще поиска и изучения околонаучной и вовсе ненаучной фигни и страх за собственную жизнь, что не ослабевал в последние дни ни на мгновение. Так или иначе, но это хоть какое-то разумное объяснение. И оно вызывало у меня значительно больше доверия, чем сама возможность предположить, что все происходит в реальности.
Между тем буря в левом окне все разрасталась. Мне даже показалось, что стекло в раме тревожно задрожало. В правом никаких признаков грозы заметно не было. Размеры домика, где я находился, были столь малы, что предположить, будто явленные моему взору в окнах столь разные картины являются частью единого пейзажа, было нельзя. Оставалось либо поверить в происходящее, либо дожидаться пробуждения. Я стукнул по стеклу, где торчал зад красного «Запорожца». Боль указала на то, что даже если это и сон, то очень реалистичный.