Граф скривил губы и презрительно фыркнул. Сам он не был ни ленивым, ни амбициозным, но с орденом масонов (тем, старым — действительно тайным и неподкупным) его связывало многое, помимо личных интересов. Собственно говоря, идеалы Вольных Каменщиков его совершенно не интересовали, а вот знания, накопленные орденом за века своего тайного существования, были поистине бесценны. Вот и сегодня он рассчитывал кое-чем поживиться у графа Воронцова, который возглавлял русских масонов.
Алексей долго блуждал по дому графа, пока не вспомнил, что кухня вполне может располагаться в подвале. Помещение оказалось большим, с огромной русской печью посередине. Массивные деревянные столы и придвинутые к ним табуретки на грубых, толстых ножках стояли у дальней стены. Деревянные полки шли вдоль стен, а на них — горшки, кастрюли, глиняные кринки, небольшие аптекарские бутылочки. Такие Алексей раньше видел только в музее. Рядом с печью колдовал раскрасневшийся от жара Семен.
— О, нашел, стало быть! — Семен приветливо улыбнулся, как дорогому гостю. — Господин граф мне наказал, дождись, мол, подкидыша нашего. Он, поди, голодный, так кухню уж всяко найдет. Студент, как солдат, еду за версту чует. Оно и правильно, хорошая еда что в ратном деле, что в учебе помогает. Давай-ка, барин, отобедай, а то голод, он, как известно, не тетка, и ничего хорошего в пустом брюхе нет. Вон я, когда в солдатах-то был, всегда, стало быть, старался поближе к кухне держаться, потому и живой остался. На сытое брюхо и драться веселее, и беды уже не беды, и горести не такие горькие.
Голос Семена успокаивал, а сам старый солдат, не переставая болтать, сноровисто вытащил ухватом из печи два большущих чугуна, наложил в блюдо что-то умопомрачительно вкусно пахнущее, нарезал крупными кусками ноздреватый, еще теплый хлеб. Через минуту перед Алексеем появилась большая миска горячих щей, тарелка тушенного с овощами мяса и хрустальный бокал красного вина.
— Их сиятельство хоть и француз, а русские щи очень уважает, и когда в Россию приезжает, почитай, каждый день велит их готовить и обязательно в глиняной плошке подавать. И, стало быть, не серебряной ложкой, а непременно деревянной кушать изволит. Так что, уж не обессудь, я и тебе, как господину графу, подал.
Алексей закивал и, прикрыв глаза от удовольствия, заработал ложкой. Щи были горячие и удивительно вкусные, с мелко покрошенным мясом и душистыми приправами. Действительно, после первых ложек на Алексея спустилось какое-то умиротворение и спокойствие, и к концу трапезы парень уже почти смирился со своим пребыванием в прошлом. То ли вкусная еда так повлияла, то ли убаюкивающий говорок Семена, а может, и вообще какая-нибудь нехитрая житейская магия.
Утолив голод телесный, молодой человек решил порасспросить старого солдата о графе. Любопытство росло по мере того, как отступал голод. Имя «Сен-Жермен» Алексей уже слышал. Но все его знания сводились к тому, что жил в восемнадцатом веке странный человек с этим именем, то ли маг, то ли авантюрист, то ли еще кто. И был он настолько известен и популярен, что память о нем сохранилась в истории.
— Семен, а ты давно служишь графу? — спросил Алексей, облизывая ложку и пододвигая к себе тарелку с мясом. — Ведь он же не местный, француз, ты говорил.
— Ну, может, и француз, а может, англичанин или еще кто. Господин граф много путешествует, и во всех странах на тамошнем языке разговаривает, как будто оттуда родом. Про француза это я так сказал. Иностранец он, стало быть. А у графа я, почитай, пять лет. Их сиятельство в России и раньше бывали.
— Ты, дядя Семен, говорил, в армии служил, как же у графа оказался?
— Служил… На двадцать пять лет, стало быть, забрили, совсем еще молодой был, ожениться и то не успел. Помотало меня, и в Европе воевать довелось, и с турками. Потом наш генерал меня к себе денщиком взял. Ну, там, амуницию ему чистить, порты грязные стирать, с похмелья рассолом отпаивать… и так всяко разно. Вот тут-то я понял, что с турками-то воевать проще… Они, турки-то, тоже ведь люди… Другие только маленько, но люди…
Так вот, на счастье мое, генерал-то картежник был. Ну, и проиграл как-то раз по пьянке меня графу в карты. Уж не знаю, как там генерал это дело обставил. Чай, записал меня в убитые — и дело с концом. На то его генеральская воля. Может, и панихиду отслужили, как по всем убиенным. Так это и вовсе, говорят, к долголетию да удаче. Ну, когда еще живого случайно отпевают, — пояснил Семен Алексею. — Был у нас как-то случай. Один флигель-адъютант, то ли Галушкин, то ли Малушкин его фамилия была — уж не припомню, — попал из штаба к нам на передовую, видно, с каким-то письмом от своего генерала. Да в самое пекло и угодил: пушки палят, солдаты орут, все вонючим пороховым дымом затянуло. Ад кромешный! Ну, он с перепугу утащил из штабной палатки бутыль немецкого шнапсу да и напился в зюзю. Его за мертвого и посчитали да в список убиенных внесли, а флигель-адъютант-то очухался и к своему генералу обратно укатил. Только батюшка всех по списку отпевал, ну и его отпел. Так, говорят, флигель-адьютанта потом ни пуля, ни сабля не брала.