Стоило Эхоре произнести последнее слово, как одна из четырех стеклянных банок на полке треснула, и из расщелины потекла красная тягучая жижа. Лицо старушки обратилось в камень, губы сжались, а челюсть сделала несколько движение в разные стороны.
– Что это было, Эхора? – взволнованно произнесла Астра, изучая треснутую на полке банку.
– Что-то очень дурное, дитя мое.
Женщина подошла к полке и осторожно взяла в руки лопнувшую банку. Она крутила ее в своих руках, любопытно осматривая: кроваво-красная жижа стекала по ее костлявым рукам и капала на пол.
– Тебе пора, Астра. Дома тебя уже ждут.
– Ждут для чего, Эхора? Я ничего не понимаю, – тревожно спросила Астра.
– Я тоже ничего не понимаю, дитя мое. Я тоже. Но выдвигаться тебе нужно уже сейчас. Поторопись, сайха Астра, – резко произнесла Эхора, затем подошла к столу и окунула разбитую банку в таз с водой.
– Увидимся позже, Эхора, – произнесла Астра, вставая с табуретки.
– Береги себя, Пламенноокая, – хриплым голосом проговорила старушка, не отрывая взгляда от таза с разбитой посудой.
Астра остановилась у выхода из комнаты вместе с Хеллой. Лисица вопросительно взглянула огненными глазами на свою спутницу.
– Или ты в этот раз проведешь меня, или я, клянусь всеми богами Севера, запнусь и сверну себе шею, – сказала Астра, указывая ладонью на темный коридор.
Хелла на мгновение прижала свои длинные острые уши к голове, затем трубой вытянула свой хвост. Астра с ухмылкой схватилась за пушистый отросток, после чего лисица повела ее сквозь мертвую черноту коридора к выходу.
Глава 8
Вой
Вой пробирался по сугробам лесной чащи, истошно посапывая и бурча себе под нос терпкие ругательство. Горящая на ветке тряпица освещала красное запыхавшееся лицо толстяка. Игривые языки пламени отражались на прозрачных пузырях соплей, раздувавшихся из его носа. За его спиной, по вытоптанным следам, следовал едва живой Дико, связанный по торсу веревкой с замыкающим южанином. Из-за надетого на голову мешка, пленник не мог видеть протоптанных следов впереди идущих, поэтому часто утопал в глубоких местах, проваливаясь в снег и затягивая за собой полумертвого горбатого северянина. Вою приходилось возвращаться назад, чтобы вытащить упавших спутников из снежного капкана.
Когда горе парочка в очередной раз опрокинулась, издавая исступленные вопли, Вой присел на стоящий рядом пень и воткнул самодельный факел рядом в снег.
– Нам придется остановиться на ночлег и развести костер, иначе будете спать в холодном сугробе, – прерывисто, еще не отдышавшись, простонал толстый северянин.
Пленник уперся локтями в твердую землю под снегом и с помощью колен вырвался из сугроба, вытаскивая за веревку ослабевшего Дико.
– Я ненавижу Север! Ненавижу северян! И ненавижу этот треклятый снег! – кричал сквозь мешок пленник, пытаясь отвязаться от горбатого спутника, но скованные руки не давали ему возможности этого сделать.
Дико здоровой рукой развязал узел веревки у себя на животе и южанин освободился.
– Север спас тебе жизнь, Мешок. Если бы не наш вождь, ты бы сейчас болтался в петле на Висельной площади, – проговорил Вой, затем стал ждать бурной реакции от пленника, но тот лишь молча выпускал пар.
– Значит, так, – сказал Вой, вставая с пенька. – Дико, ты соберешь хвороста для костра. Я пороюсь в припасах и найду какой-нибудь еды. Мешок займется подготовкой места для ночлега.
– Каким это образом? – удивленно спросил пленник.
– Просто будешь ходить вокруг и протаптывать снег, чтобы поверхность стала плотнее.
– Может быть тогда, наконец, снимите с меня этот противный пыльный мешок! Меня скоро стошнит от постоянного запаха гнилой репы!
– «Никто не должен видеть лица южанина, пока он на Севере» – приказ вождя, слово в слово. Прости, Мешок, я приказов никогда не нарушаю, – оправдывался Вой.
– Я же ни черта не вижу!
– Ничего страшного. Я крикну тебе, если ты забредешь слишком далеко, – ухмыляясь, отвечал толстяк.
– Чертовы дикари, – пробурчал пленник, затем принялся тщательно вышагивать по сугробам.
– Ты, южанин, и снега то, наверное, отродясь не видел, – задорно произнес Вой, затем, вспомнив про мешок на голове, добавил: – Ах, да, прости, ты и сейчас ничего не видишь.
– И не увидит, если нас ночью раздерут волки, – обессиленным голосом проговорил Дико. Его больная рука была спрятана под меховой курткой, а лицо белело с каждой минутой.