Нуру, упав на колени, поцеловала край белой одежды.
— Я не подведу, — торопливо заговорила она. — Буду работать честно, пока не отработаю три золотых пальца…
— Ну, ну, — проворчала Имара, отталкивая её ногой. — Три золотых, сказала тоже! А мне какая выгода с тобой возиться, если я то и получу, что отдала?
— Сколько же мне тогда нужно отработать? — спросила Нуру.
— Комната, еда, питьё тоже денег стоят. Вон, посмотри на свои ноги и руки, сколько масла извести придётся, а то и к людям выпустить стыдно! Ещё одежда новая…
— Как велик мой долг?
— Договоримся, — уклончиво ответила хозяйка. — Поднимайся, идём, познакомлю тебя с другими. Теперь они — твоя семья. Чтобы никаких склок, поняла? Испортишь кому-то лицо, тело или волосы — отдашь вдвое за каждый день, когда они не смогут работать. Украдёшь — отдашь вдвое. Поняла? Отвечай!
— Поняла, — ответила Нуру, склонив голову.
Имара отвела её на кухню, где у каменной печи работали две женщины, а у другой стены, за столом, ели девушки. Свисали с балки птичьи тушки, оплетённые тонкими верёвками, на крюках висела рыба, и зелень, и гроздья алых перцев, длинных и жгучих, какие ещё зовут «языками клеветников». Пахло пряностями и мёдом, в глиняной миске на столе желтели соты, из кувшина в кружку лилось парное молоко. А сама кухня была простой, как в бедном доме: теснота, рыжие стены да грубые печи. Разве что на полу охряная плитка и такая же, покрытая глазурью, на стене над котлами, чтобы легче мыть — только её, забрызганную жиром, давно не мыли, и пол мели плохо.
— Ну, чего встала! — воскликнула Имара, толкая ладонью в спину. — Проходи, садись.
— Может, мне помочь? — робко спросила Нуру.
— Помочь! — фыркнула хозяйка, упирая руки в бока, и женщины у печи заулыбались, оглядывая Нуру. — Обрежешься, ошпаришься, и что тогда? Куда тебя потом, увечную? Сядь вон туда — поняла? — и ешь. Ешь, ешь, жилистое мясо никому не нужно. Эй, Звонкий Голосок, позаботься о ней сегодня, покажи, как мы живём.
Имара ушла. Нуру села на край скамьи, где ей освободили место, и посмотрела перед собой. Ей ничего не предлагали, и она ничего не взяла.
— Бери, — толкнула локтем соседка, и Нуру несмело потянулась к хлебному ломтю.
— Ждёт, чтобы ей прислуживали, — насмешливо сказала другая.
— Что ты, Медок, будто не помнишь, какими были мы сами!
Соседка придвинула миску с сотами, положила рыбу на другой ломоть хлеба, побольше, и сунула в руки Нуру.
— Я такой не была, — ответила её подруга.
Перед Нуру уже поставили кружку, налили молока. Женщина от печи принесла каши. Подкатился и замер, ткнувшись в миску, жёлтый фрукт.
— Как тебя зовут? — спросил кто-то.
— Нуру…
Девушки рассмеялись.
— Это имя забудь, — сказала соседка, маленькая, темноглазая, с ямочками на щеках. — Нуру умерла. Всё, нет! Имара дала тебе имя? Я — Звонкий Голосок, потому что люблю петь.
— И болтать, — сказал кто-то, но Звонкий Голосок только фыркнула и продолжила:
— Вон там, видишь, Быстрые Ножки.
Она указала пальцем, и девушка, сидящая на другом конце стола, наклонилась и помахала рукой.
— Пляшет на мужских сердцах! Вот Тростинка, высокая и гибкая, а ты?
— Синие Глазки, — пробормотала Нуру, не поднимая взгляд.
— Покажи, покажи! — воскликнула соседка и, обхватив ладонями лицо Нуру, заглянула в глаза. — Правда синие! Сестрички, посмотрите: синие глазки!
Все хором ахнули, всплеснули в ладоши и подобрались ближе. Кто лёг грудью на стол, кто обошёл. Каждая тянула Нуру к себе, и некуда было деться от чужих глаз и улыбок, от ладоней, пахнущих душистым маслом. Кто-то гладил по волосам, кто-то обнял за плечи. Только Медок не тронулась с места и продолжала есть, бесстрастно наблюдая за суетой.
— Я Шелковинка, Шёлковая Нить, — сказала, улыбаясь, девушка с кожей цвета обожжённой бурой глины, как у людей из Тёмных Долин.
Заставив Нуру потесниться, она села рядом, обняв за талию, и перебросила косу через плечо.
— Мои волосы как шёлк, и кожа мягка. Потрогай! У тебя, бедняжки, волосы как сухая трава, но это можно поправить, только нужно масло. Возьмёшь у Имары в долг. С таким личиком, с твоими глазками ты выплатишь долг быстро.
— Что волосы, — подала голос Медок, — посмотри на её руки! Они грубы и исцарапаны, ногти обломаны. Какой мужчина захочет, чтобы она его коснулась?
Соседка слева фыркнула и обняла Нуру за плечи.
— Вот Медок, — сказала она. — Сладкий голосок, язык как жало. Злая!