— Да на что мне они, бестолковые? Ты вернула мне клыки, по одному за каждого, и мы в расчёте. Всё равно теперь всё кончилось, и я получила то, о чём так долго мечтала, и даже то, о чём мечтать не могла. А теперь мне пора.
И она пошла через провал, удерживая в руках что-то, накрытое чёрной тканью. Дождь ещё усилился, и туманные скалы, нависшие над этим местом, задрожали и исчезли; их заменило небо, светлое, будто вода лилась не с него. Тропа совсем очистилась, и стала видна дорога, достаточно широкая, чтобы прошли двое, сделанная не руками — серый камень, глубокие трещины, осыпавшиеся края. Теперь, когда туман не скрывал ущелье, путь казался страшнее.
Нуру, освободившись от руки брата, пошла за старухой, и Поно, даже не думая, пошёл за нею, и остальные тоже пошли. Только пакари остался и визжал им вслед, да толкователь поднял голову и опять уронил.
На той стороне Мараму плясал, уворачиваясь от Хасиры. Один раз она бросилась на него, но в последний миг ушла от выставленного меча. В другой раз он упал и перекатился по земле, и когтистая рука лишь едва задела его спину. Всё это время Хасира выла, и этот вой, похожий на рыдания и на крик раненого зверя, разносился вокруг, отражаясь от скал — и, спрятавшись меж людей, псы вторили ей с тоской и страхом.
Кочевники стояли в стороне. Они прекратили сражаться, все до единого, и даже Йова не призывал их к тому. Как и другие, он молчал и смотрел на тех, кого до этого дня считал богами.
— Хасира, дитя моё! — окликнула Добрая Мать. — Оставь этого человека — а вы, вы все, только посмейте двинуться! Кто тронет моих детей, тот умрёт.
И столько власти было в её словах, что никто не подумал поступить иначе.
Хасира застыла и обернулась, и Мараму попятился, не сводя с неё взгляда и не убирая меча.
— Ты ещё кто? — недобро спросил Йова.
— Когда-то вы мне служили, — усмехнулась старуха. — Долго, долго ждала я этого дня. Вы плохо берегли моих детей!
И под тихим, почти неслышным дождём, под светлым небом она пришла туда, где Уту лежал на земле, выгибаясь, и скрёб пальцами землю, и встала над ним.
— Добрая Мать? — не поверил Йова. — Кочевники убили тебя!
— Ох, ты думал, меня так легко убить? — спросила она с сочувственной усмешкой и тут же повелительно воскликнула: — Подойдите сюда! Мой сын ранен. Поднимите его туда, на холм.
— Чего это мы должны слушать тебя?
— Делайте, как она велит! — сказала Марифа, выходя вперёд. Чёрный Коготок хотел задержать её, но она отвела его руку. — Это очень, очень старая история. Слишком многое уже произошло, мы не сможем это изменить. Лучше сделать так.
— А, Марифа! — оскалился Йова. — Хочешь быть умнее всех?
— Это то, чего я никогда не хотела, брат мой, — тихо ответила она. — Об этом я никогда не просила.
Кочевники подошли. Йова мог только зло смотреть, но здесь и теперь его приказов больше не слушали. Уту подняли. Шестеро мужчин сделали это.
— Я с вами, дети мои, — сказала Добрая Мать. — Я достала цветок с рогов антилопы, а ведь они бы мне его не дали по своей воле! Дождь пошёл. Это хорошо.
Она пошла впереди, выбирая путь между павших; брела мимо погасших костров, мимо шатров, которые так и не успели разобрать после ночи; мимо притихших кустарников и опять мимо тел. Они лежали повсюду — воины и кочевники, что пришли сюда в надежде на бессмертие, и их женщины, и люди с чужих берегов. Все они бились за то, во что верили — но они верили в разное, а значит, кто-то неизбежно ошибся.
Лишь у края разорённого битвой лагеря Добрая Мать на миг остановилась и посмотрела на каменного человека, но о чём она думала, никто бы не смог сказать. Потом она заметила того, кто, сжавшись, пытался укрыться за каменным телом. Слепой, он не понимал, чем кончилась битва и кончилась ли она.
— А, Бахари, — сказала она с насмешкой. — Перехитрил меня. Я говорила, что проживу достаточно долго, чтобы плюнуть тебе в глаза. Где же твои глаза?
И она пошла дальше, к холму — а с неба сыпался дождь и падал золотой свет, и перед холмом встала белая арка, высокая и широкая. Сначала она была едва видна, игра воды и света, но когда люди подошли ближе, арка уже проявилась отчётливо.
На плоской вершине холма, у источника ещё оставались работники и лежали тела тех, кого растерзал Уту. Живые дрожали и жались друг к другу, они боялись даже теперь, но Добрая Мать не смотрела на них.
— Положите его, — велела она людям, которые несли Уту. — Я так долго мечтала об этом дне! Сколько жизней я мечтала…
В это время внизу, у подножия холма, Нуру остановилась и погладила каменного человека по щеке, по лбу, пытаясь стереть выражение муки, застывшее на его лице.