Человек двинулся назад по расчищенной дорожке, поднимая и просматривая листы. Рол заерзал в нетерпении. В этом зале библиотеки не было ничего интересного. Всего лишь деловые письма, сметы, договора, отчеты о строительстве.
— Хорошо. — Ответил Никита, просматривая очередную страницу. — Я расскажу все, что только смогу вспомнить. Но я и сам хотел бы задать пару вопросов. В последнее время весь мир для меня просто сошел с ума, и я хочу иметь разумное этому объяснение.
— Великолепно, молодой человек! — просиял Рол. — Я готов ответить на любой твой вопрос. Будем задавать их по очереди. — Тут он улыбнулся и лукаво подмигнул. — Только, чур, рассказывать все подробно и точно. История любит ясность.
***
Аланджир ти Онанья Авил снял запорошенный мукой фартук и, повесив его на гвоздь, вышел под остывающее осеннее солнце. Мельница, большой птицей приземлившаяся на вершину холма, лениво взмахивала крыльями. Ветерок едва шевелил опавшие листья. Серебряные паутинки ткали что-то в хрустально-прозрачном воздухе. Это была осень тысяча двести двадцать девятого года от Рождества Христова. Отец Джеймс помог монахам загрузить последний мешок монастырской муки и пошел расплатиться с хозяином. Еще издали Авил замахал руками.
— Погоди, погоди распускать кошелек, отец. Вот к сочельнику родится у меня дочь, окрестишь ее, тем и расплатишься.
Отец Джеймс широко улыбнулся, увеличив числ морщинок у рта. Светло-серые глаза его ласково сощурились под густыми белыми бровями. Стар уже стал отец Джеймс.
— А не сын?
— Хватит! Сколько уж можно? Дочь! Назовем мы ее Кристиной, и пусть голосок у нее будет, что твои рождественские бубенчики, раз уж приспичило ей родиться в такое время! — Мельник подошел, оперся о телегу, настроившись поболтать со старым другом.
— Слыхал новости, Авил? — Отец Джеймс встал совсем рядом, заговорил тише, — что говорят о доминиканцах? «Псы Господни, что идут терзать тела врагов Его». — Джеймс, очевидно, повторял чьи-то слова.
— Доминиканская инквизиция? — Авил пятерней расчесал густую бороду. — Как же, наслышан.
— И что ты об этом думаешь? — Джеймс крутил в пальцах соломинку, через такие, бывало в детстве, пили собранный в берестяные баклажки березовый сок.
— А зачем мне об этом думать? — Авил успокоился, когда понял, куда клонит монах. Уже не первый год в окрестностях замка селились беженцы. Пришлые говорили на чужом наречии, а в остальном всем походили на местных. Толковали, будто бы те пришли из Кале, Руана, а иные — из самой Тулузы. — Мы в Бога веруем, в церковь всегда ходим, да и не мой ли дед отдал замок под монастырь, когда старый лорд помер?
— Да я-то все это знаю. Вот только станут ли меня слушать? Кто скажет, как оно повернется дальше? Генрих — никудышный король. Аквитания, Нормандия, Фландрия — все наши земли за каналом его отец отдал французам, а сын теперь раздает им высокие чины и деньги из государственной казны. Если в ближайшее время ничего не изменится... — Джеймс замолчал, выжидая.
Авил вынул соломинку из его пальцев, надкусил кончик, пожевал.
— Я участвовал в битве на реке Сенлак. Это было более ста лет назад, Джеймс. Я был так же молод, как и мои сыновья сейчас. Тогда тоже были плохие времена, Джеймс. Норманны пришли на землю саксов. Кто вспомнит теперь о тех днях? Кто расскажет, на чьей стороне я тогда выступал? Только пара стариков вроде меня. Не вечно же Джон сидел на престоле? Вот увидишь, бароны уже волнуются. Великая хартия, подписанная его отцом, не соблюдается... Все проходит, Джеймс. Перемелется — мука будет.
— Ну, как знаешь. — Джеймс не мог скрыть досады, отнял и бросил соломинку наземь, — если что... приходи в монастырь.
Вернувшись домой, Авил первым делом увидел Тома. Мальчишка всегда встречал его с мельницы. Крепкий и стройный как молодой тополь, паренек не бежал работы и обещал стать отличным помощником.
— Как отец, Том?
— Уже лучше, дядя Авил. Идемте, мама на стол собирает.
В большой столовой на первом этаже собрались обе семьи. Только мельник Джон, сломавший на днях ногу, обедал у себя в комнате. Авил наскоро вымыл руки, пригладил волосы и сел за стол. Прозвучала короткая молитва, и два десятка ложек одновременно ударили по мискам. Обед как всегда проходил в молчании, и даже дети не очень-то шалили. Лишь налив в кружку эля, Авил позволил себе откинуться на спинку стула и слегка распустить шнурок на жилете. Жена Джона принялась убирать со стола, ей помогали многочисленные дочери мельника. Провожая взглядом маленькую Юдит, которая также не хотела оставаться в стороне и потому несла корзинку с ножами и ложками, Авил подумал, что именно такой и будет его дочь. У него уже было шестеро сыновей, но, Боже, как приятно, когда по дому бегает маленький ясноглазый колокольчик, задорно смеется и вешается отцу на шею, не считая это глупыми нежностями. Улыбнувшись своим мыслям, он встал, поцеловал жену Софью и пошел наверх, навестить Джона.