— Чего гогочешь, рыжий? — Михайла Михайлович повернулся к Ждану.
— Не княжеская сноровка — по деревьям лазать, — ответил Чернов и дернул за рукав немого земляка, — подсади-ка, Родя!
Ждан вскочил на плечи товарища, ухватился за сук, ловко перекинул свое сильное тело с ветки на ветку. С высоты крикнул завистливо следившему за ним Голицыну:
— Чего надо смотреть-то?
— Гляди, где дымки родятся! — велел полуполковник.
Шведы стреляли нечасто. Чернов аккуратно сообщал:
— От средней башни! От правой!
Залез он на самую крону. Неловко было сидеть на прогибающихся ветвях.
— Слезать, что ли? — спросил он Голицына, убедясь, что враг больше не стреляет.
Михайла Михайлович все это время не отходил ни на шаг.
— Гляди хорошенько, — требовал он.
— Да есть уж больно хочется, — пожаловался Ждан.
Родя закинул ему на дерево краюху хлеба. Как раз в это время громыхнуло, и Чернов закричал сверху:
— С нового места стреляют. Похоже — из-за острова!
Опять громыхнуло. Чернов крикнул уверенно:
— Точно! Из-за острова!
— Теперь слезай! — разрешил Голицын.
Зашуршала по-осеннему пестрая листва, затрещали ветки. К подножию вяза скатился Ждан с краюхой в зубах. Не было времени доесть ее.
Полуполковник озабоченно разговаривал с бомбардирами. Несомненно, у шведов сильные батареи не только на острове, но и за его пределами, на правом берегу. Их заслоняла всем своим массивом крепость.
Чернов спешил к Голицыну рассказать о том, что видел с вершины вяза. Но до редута не дошел. Прозвенел хлесткий, как удар бича, свист. Ждан услышал крик полуполковника:
— Ложись! Все — ложись!
Земля под ногами Чернова странно вспучилась и поползла в сторону. Больше он ничего не помнил…
Полковой обоз размещался в березовой роще. Лошади были выпряжены. Телеги стояли с поднятыми оглоблями.
Васена, увидев брата, побежала навстречу. Лишь вблизи заметила, что Родион несет на руках безжизненное тело солдата. Очень трудно было пройти эти шаги, отделявшие ее от Родиона.
Он поправил затекшие от тяжести руки, голова солдата мотнулась, и Васена узнала Ждана. Лицо его стало каким-то чужим, бледное, с закатившимися белками глаз.
— Сюда, сюда! — крикнула брату и показала на телегу, до половины набитую сеном.
Васена ни о чем не расспрашивала Родиона. Его разорванный, забросанный землею мундир, одичалые, странно косившие глаза яснее всяких слов говорили о том, что сейчас на Неве солдаты повстречались со смертью.
Казалось, в одну эту минуту Васена выросла, стала старше, строговато-серьезной. Она сбросила с себя суконный, военного покроя кафтан, подсунула Ждану под голову. Расстегнула пуговицы его мундира, припала ухом к груди. Дышит ли? Бьется ли сердце?..
Васена с трудом уловила слабое биение сердца. Встрепенулась, будто сама ожила. Кому-то крикнула, чтобы принесли горячей воды. Принялась растирать Ждана.
Бережно и так умело, что можно было только дивиться, девушка приподняла голову солдата, влила несколько горячих капель в запекшиеся губы.
Ждан открыл мутные глаза. Увидел Васену. У него по-ребячески задрожал подбородок. Он опять закрыл глаза. Грудь его ровно поднималась и опускалась.
— Спит, — прошептала Васена, точно невесть какое чудо происходило у нее на глазах.
И снова она почувствовала себя маленькой, слабой девчонкой, разревелась, причитывая. То, что она была одета в мужскую солдатскую одежду, ничуть не мешало ей плакать. С первого дня в полковом обозе княжеские стряпухи поняли, что маленький барабанщик вовсе не мальчишка. Девушка без утайки все рассказала этим незнакомым женщинам. Они очень горевали над ее несчастной судьбой. Посочувствовали, ласково приветили…
Васена не успела успокоиться, как вдруг услышала:
— Барабанщик Василь Крутов! На войне слезы лить не положено.
Она узнала притворно сердитый голос сержанта Бухвостова.
— Дядь Сергей! — и прикоснулась щекой к жесткому царапающему шерстяному рукаву.
Неумело и стыдясь глядевших на него людей, сержант пригладил коротко остриженные белые волосики.
— Ну, чего ты? Ждана ведь не убило, только оглушило ядром, всего и делов. Через день-другой на ноги поднимется.
Васена кулачишками вытерла глаза. Но стоило узнать, что Сергей Леонтьевич пришел за нею, чтобы отвезти в Ладогу, разревелась снова.
— Нет, нет, — твердила она.
Так как Бухвостов молчал, она, всхлипывая, повторяла: