У него появилось новое имя — Шлотбург.
Солдаты не понимали смысла иноземного слова. Толковали его вкривь и вкось.
Трофим Ширяй разыскал Бухвостова, чтобы спросить, чего ради этак окрестили крепость: все едино не по-русски.
Сергей Леонтьевич объяснил:
— Шлотбург по-нашему значит — Замóк-город.
Егозливый Ширяй подпрыгнул, шлепнув себя ладонью по пятке.
— Леонтьич, — проговорил он, — Шлиссельбург — Ключ-город, дело понятное. А я все думаю: ключ есть, а замок где?.. Так вот он, замок-то!
Да, так оно и было. В верховье минувшей осенью русское войско добыло ключ к Неве и к морю. Нынешней же весной в низовье появился и замóк, которым для врага накрепко закрывалась дорога в Неву и в Ладожское озеро. Шлотбург. Город-замок.
Но миновало несколько дней, и стало ясно, что замок должен быть совсем не тут, а в другом месте, еще ближе к морю.
IV. НА ВЗМОРЬЕ
1. „АСТРЕЛЬ“ И „ГЕДАН“
Каждое утро и каждый вечер эскадра Нумерса давала пушечный лозунг. Крепость неизменно отвечала.
Шведский адмирал, обманутый ответом и спокойствием на взморье, послал два судна в устье Невы. Они с осторожностью проходили трудный фарватер. В устье их застала ночь. Убрав паруса, корабли дожидались утра.
Но в русском лагере утра не ждали. Вестовые с щепотевской заставы сообщили о маневре шведов.
Тридцать лодок под командой бомбардирского капитана спустились вниз по течению. Несколько отплыв, отряд разделился. Часть лодок продолжала путь по Неве. Другие направились по Безымянному ерику.
Лодки двигались неслышно, «тихой греблей».
Бухвостов и Окулов первыми достигли взморья и в плавнях разыскали Щепотева. Весь день шел дождь. Только сейчас немного прояснило. Солдаты вымокли и ворчали, что нельзя даже костер разжечь, обсушиться.
Лодки едва слышно скрипели, касаясь бортами.
— Канцы четвертый день наши, — сказал Бухвостов Щепотеву.
— Знаю, — отозвался Михайла Иванович.
— Ты знаешь, а Нумерс нет, — вмешался в разговор Тимофей Окулов.
— Никак в толк не возьму, — проговорил Щепотев, — почему эскадра приросла к месту. Будто не воевать пришла. И ветер-то подходящий…
— Понять немудрено, — всерьез объяснил ладожанин. — Нумерс — презнаменитый адмирал. А у нас старший по званию — всего-навсего капитан. Не может адмирал скрестить с ним шпагу. Чин не подходит.
Михайла Иванович потянулся из своей лодки, положил руку на плечо Окулова, сказал с нежностью:
— Теплая у тебя душа, Тимоша. Хорошо пошутить в такой час…
Не отстраняясь от руки друга, Окулов промолвил:
— Перед боем всегда про жизнь думаю. Какая ни есть, и трудная она, вперемежку добрая и злая, а мила.
Волнуясь, Тимофей заговорил о родной Ладоге, о корабельщиках и рыбаках, что плавают на озерном просторе. Крепкий, надежный народ.
— Леонтьич, — Окулов повернулся к сидящему в лодке рядышком Бухвостову, — ты как про жизнь и людей думаешь?
Сергей Леонтьевич не ответил. Щепотев пристально посмотрел на него. Что с ним? Всего несколько дней не виделись, а как переменился. Седины на висках прибавилось. Морщины у рта легли резче. И в глазах темнеет неизбывная угрюмина. А может быть, то в лунном свете показалось.
— Чего кручинишься? — толкнул его локтем Михайла Иванович. — В такую минуту не задумывайся — дурной знак.
У самого входа в Неву чуть покачиваются голыми мачтами два корабля. Ни звука не долетает с кораблей, не блеснут огоньки. Там все спокойно, дремотно, тихо.
Береговые леса отбрасывают на воду густую черную полосу. В той полосе притаились лодки. Гребцы готовы рвануть весла. Ждут команды.
Солдаты перешептываются. Слышны приглушенные слова. С соседней лодки доносятся два голоса. Один — молодой, почти мальчишеский, ломкий от волнения или от робости. Другой — хрипловатый, уверенный, немного насмешливый.
— Неужто пойдем на лодках, — спрашивает молодой, — супротив кораблей?
— Нечего страшиться, — рассуждает хриплый, — что крепость, что корабль брать — все едино. Только корабль качается. Вот и вся разница.
— Так у них жа пушки.
— Привык за пушку-то хорониться, — язвит хриплый.
— Так с пушками жа способней.
Молчание. Потом — опять юношеский голос:
— Они вон какие большущие, корабли-то. А мы махонькие.
— Махонький ты, — издевается собеседник, — сажень в плечах…