Исследуя события первого века нашей эры, мы прочесали частым гребнем все имеющиеся сведения с целью составить ясную картину того, что действительно происходило в Израиле. Поскольку мы создавали совершенно новую версию жизни Иисуса, факты, которые очень мало значили для других, могли оказаться чрезвычайно важными для нашей ошеломляющей гипотезы. Одну из важнейших находок мы сделали, изучая темные места талмудистского текста “Тосефта Шебуот”, относящегося к первым векам нашей эры. В этом документе приводятся воспоминания иерусалимских иудеев, переживших катастрофу 70 г. и рассказавших о событиях, которые ей предшествовали. Поскольку христианской цензуре данный текст не подвергался, мы считаем, что он содержит правдивую и объективную картину. В первой же главе “Тосефта Шебуот” (фрагмент 4) мы обнаружили описание того, что произошло между Иисусом и Иаковом во время распятия. Этот фрагмент начинается словами:
“Два священника, два брата, голова в голову бежали вверх по пандусу, и один из них оказался на четыре локтя ближе к алтарю”.
Эта фраза расшифровывается легко: она напоминает о соперничестве между братьями за то, кто из них будет духовным мессией. Иисус был близок к победе, но принял смерть на кресте.
“Он взял жертвенный нож и ударил себя в сердце”.
Любопытно, что эта строчка подтверждает христианскую идею о намеренном принесении Иисусом себя в жертву Господу. Мы не разделяли эту идею, пока не восстановили последние часы жизни Иисуса, когда он был морально готов к аресту. Приняв смерть на кресте, он действительно стал “пасхальным агнцем”, как назвал его Петр (1:19).
Но главная находка таилась в последней части этого фрагмента “Тосефта Шебуот”.
“Рабби Цедек вышел, встал на ступеньках высокого портика Храма и сказал:
“Выслушайте меня, о братья мои, дом Израилев! Увы нам! Когда находят мертвое тело, выходят старейшины и судьи и измеряют расстояние. Настала наша очередь. Так до чего же мы будем измерять расстояние? До святилища или до двора?”
И, услышав сказанное им, все люди застонали и заплакали”.
Всего в этом отрывке пятьдесят шесть слов, и каждое из них на вес золота. Скорее всего, Иаков, брат Иисуса, сказал их в те минуты, когда Иисуса снимали с креста. Они должны были присутствовать в Библии, но их там нет!
Первая часть этого иудейского талмудистского документа содержит описание соперничества Иисуса и Иакова за право стать духовным мессией, хотя оба были согласны, что Иисус является мессией царственным. Данный отрывок в стилизованной форме свидетельствует, что Иисус почти достиг своей цели стать двумя колоннами одновременно, когда принес себя в жертву. Ясно, что его брат Рабби Цедек (буквально “Учитель Праведности”), глубоко опечаленный этой потерей, стоя в возвышавшемся над Двором Эллинистов [74] портике Соломона, обратился к членам Кумранской общины со страстной и гневной речью. Здесь Иаков ссылается на содержащееся во Второзаконии (21:1-9) указание о возложении вины за убийство на жителей города, ближайшего к месту преступления; при этом близость определяется с помощью измерений. Спрашивая собравшихся членов общины, в какую сторону мерить (“до святилища или до двора”), Иаков упрекает этих иудеев, считавшихся правоверными, в том, что они так же виновны, как и синедрион: тот вынес смертный приговор, а кумранцы решили, что умереть должен Иисус.
Нам пришло в голову проверить, имел ли храм Ирода пандус, который вел к алтарю. Оказалось, что такой пандус действительно был. Высота алтаря превышала пятнадцать футов (4,5 м); с юга к нему вел пандус длиной в пятьдесят два фута (около 16 м), или в тридцать шесть локтей. Это означает, что когда брат, прибежавший первым, принес себя в жертву, он, фигурально выражаясь, одолел одиннадцать двенадцатых пути к успеху.
Приведенные здесь сведения позволяют отнести “соревнование” братьев к периоду между 20 и 70 гг. н.э., поскольку известно, что храм Ирода был разрушен в июне 70 г., вскоре после его завершения. Это подтверждает наше мнение о том, что упомянутые братья были Иисусом и Иаковом, поскольку именно данные люди в это время возглавляли Кумранскую общину.
Здесь следует заметить, что на вершине пандуса, в юго-западном углу алтаря, находились два отверстия для стока жертвенной крови, а также большая мраморная плита с кольцом в середине. Когда плиту поднимали за кольцо, обнаруживался вход в пещеру под алтарем. Во время существующей у современных масонов церемонии посвящения в Первую Степень, к кандидату обращается брат, стоящий в юго-западном углу масонского храма и призывает его вести высоконравственную, праведную жизнь. При этом перед кандидатом, совершающим обход храма, стоит треножник с мраморным кубиком, к кольцу которого прикреплен конец шкива, удерживающего кубик на весу.
(См. рис. 27).
Мы чувствовали, что цитата из речи, с которой Иаков обратился к своим собравшимся сторонникам, имеет огромное значение, потому что она подтверждает роль Иакова и его отношение к брату в момент распятия. Каким-то образом эти слова не попали в Новый Завет. Похоже, это было не случайно; выше уже говорилось, что проводилась сознательная политика по отрицанию ведущей роли Иакова в Иерусалимской церкви и возвеличению Петра, находившегося под сильным влиянием Павла.
Доказательством того, что данные слова сказал действительно Иаков, служит легенда о том, как Понтий Пилат умыл руки, желая показать, что хотя прокуратор дал согласие на распятие, он не несет ответственности за убийство Христа. У римлян не существовало обычая умывания рук в знак своей невиновности; зато он существовал у кумранцев-ессеев. Поэтому можно считать доказанным, что эта легенда является позднейшей вставкой, а не подлинным описанием тогдашних событий. На самом деле она восходит именно к тому фрагменту Второзакония, который процитировал Иаков; правда, брат Иисуса говорил про ритуал заверения в невиновности, который проходит после убийства, а не до него. Как только обнаруживали тело убитого, с помощью измерений определяли ближайший город, старейшины которого должны были взять “телицу, которая не носила ярма”, отрубить ей голову, а затем омыть руки над этой головой и сказать: “Руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели”. Следующий стих Второзакония призывает Господа “не вменять народу Его, Израилю, невинной крови”.
Ясно, что эта ветхозаветная легенда была прекрасно известна авторам синоптических евангелий; например, Матфей вкладывает эти слова в уста Понтия Пилата (27:24-25):
“Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки пред народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.
И отвечая весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших”.
В этом фрагменте чувствуется явная параллель с указанным фрагментом Второзакония:
“Руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели”;
“Невиновен я в крови Праведника Сего”.
Приводящееся в Ветхом Завете заверение о невиновности относится к человеку, который не совершил убийства и не видел его свершения; здесь же Пилат говорит о том, что в убийстве виновен не он, а иудеи, которые увидят его. Кем бы ни был автор первого описания этой сцены, он явно знал о словах Иакова, сказанных после распятия, в которых часть вины распространяется на собравшуюся толпу. Иаков не мог знать о том, что его слова будут вывернуты наизнанку “эллинами” (т.е. христианами-неевреями) и станут вечным обвинением всей еврейской нации в “ритуальном убийстве”. Утверждение, что собравшаяся толпа согласилась обречь себя на проклятие (“кровь Его на нас и на детях наших”), есть злонамеренная ложь, положившая начало двухтысячелетней истории антисемитизма.