Последний раз я дрался, когда мне было шестнадцать. Будучи взрослым, я ни разу не ударил человека и сам, естественно, не был бит. Я даже не знал, как вести себя в такой ситуации. Поэтому я поступил так, как на моем месте поступило бы большинство, — продолжал идти, игнорируя узколицего, который, однако, не собирался мириться с подобным положением дел. На лестнице он схватил меня за руку, резко дернув, повернул лицом к себе и сказал холодно и размеренно:
— Я был вежлив с тобой, подонок, но ты хорошего обращения не понимаешь. Давай ключ!
Последние сошедшие с поезда пассажиры прошли мимо, оставив меня на ступеньках наедине с ним.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал я. — Не знаю, кто вы и что вам нужно. Я опаздываю, и разговор с вами… — Я попытался оторваться от него, но его руки клещами вцепились в меня.
— Стой!
— Пустите!
— Отдашь ключ — пущу.
— Какой ключ? Я не знаю, о чем вы говорите.
— Ключ, который сунул тебе старик.
— Какой старик?
— Шлакман, Шлакман! Не держи меня за идиота, подонок! И откуда ты взялся? Может, ты вообще не из них. Старик мог просто выхватить тебя из толпы. Ладно, меня это не волнует. Давай ключ!
— Какой ключ?
— Меня тошнит от тебя, подонок. Я видел, как старик сунул тебе ключ.
Я покачал головой:
— Я опаздываю на автобус. Извините.
Он заговорил холодным зловещим шепотом, в его левой руке блеснула сталь кастета.
— Ты вернешь ключ, мистер, или я отделаю тебя так, что ты будешь выглядеть хуже Шлакмана…
Кто-то спускался по ступеням, и узколицый слегка ослабил хватку. Я с силой оттолкнул его, он оступился и, чтобы не упасть, торопливо схватился за поручень. Не дожидаясь, пока он восстановит равновесие, я помчался вверх по лестнице и, выскочив наружу, устремился к автобусной остановке. Автобус на Телтон заполнялся пассажирами. Пыхтя и дрожа, я забрался внутрь салона. Негероическое поведение, но я никогда не претендовал на роль героя.
Когда автобус тронулся, незнакомец стоял на остановке, холодно и задумчиво наблюдая за мной.
— Вам нехорошо? Может, попросить водителя остановиться? — спросила дородная женщина, сидевшая рядом со мной.
Очень трогательная забота, но я, не задумываясь, придушил бы ее, попытайся она дотянуться до кнопки экстренного торможения. На коленях у неё лежали две большие хозяйственные сумки, а переносицу украшало крохотное пенсне — обычная принадлежность пожилых дородных женщин.
Я ответил, что со мной всё в порядке.
— Я просто догонял автобус, мадам, и запыхался. Сейчас чувствую себя превосходно.
Превосходно, если не считать предательской пустоты где-то под желудком, бешеного сердцебиения и раскалывающейся от боли головы.
Перед моими глазами продолжало стоять лицо человека, который остановил меня на лестнице, сунув мне под нос кастет.
Мы читаем о смелых людях, и мысль, что мы и сами храбрецы, проникает в нашу плоть и кровь. И нестерпимо стыдно, когда жизнь доказывает обратное. Наверно, поэтому я не спросил его, какого черта он позволяет себе так разговаривать со мной.
Я мог сказать: «Послушай, Джек, вали отсюда, вешай лапшу на уши кому-нибудь другому».
Я мог бы произнести эту короткую фразу твердым голосом, чтобы он понял, что я не шучу. Загвоздка была лишь в том, что я в жизни не говорил ничего подобного.
Указанные обстоятельства усугублялись ещё одним немаловажным фактом: в сущности, я знал, как выгляжу в действительности. Некоторые способны мысленно вызвать свой образ, потому что в нем есть индивидуальность. Я не могу. Иногда я встречаю на улице двадцать, тридцать человек, напоминающих меня. Все среднего роста, глаза карие, волосы не темные и не светлые, а лица словно вырезаны из картона. Лица, в общем, приятные, в них светится надежда на лучшее будущее, и всё же они кажутся мне какими-то ненастоящими. Алиса, моя жена, пришла бы в ужас, узнай она о моих мыслях. Выходя за меня замуж, она считала меня красавцем и, вероятно, продолжает придерживаться такого мнения. Однако я с подобным мнением решительно не могу согласиться. Мне самому мой образ представляется абсолютно бесформенным, хотя не спорю, кому-то, например, сидящей рядом пожилой леди, он может показаться вполне приемлемым.
Во всяком случае, она считала меня достаточно безобидным. Я совершенно не был уверен в своей безопасности, хотя узколицый остался далеко позади и вряд ли способен выйти на мой след со своей навязчивой идеей о каком-то ключе. Как звали того старика? Шерман? Шелман? Шлакман? Да, Шлакман. Но какое отношение имел к нему узколицый?