— Джонни, что случилось?
— А что случается каждый день? — нетерпеливо ответил я. — Ничего не случилось. Будь проклята такая жизнь! Сидишь целый день над осточертевшими чертежами, чтобы заработать жалкие гроши. Ничего не случилось. И не случится.
— Ладно, — мягко сказала Алиса. — Просто сегодня такой день. Возможно, ты поешь позже. Сейчас самое подходящее время посмотреть телевизор.
— О да. Сейчас самое подходящее время.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего. Ничего. Просто соглашаюсь с тобой. Сегодня вечером самое подходящее время смотреть телевизор.
— Ты не соглашаешься со мной, Джонни. Ты хочешь поскандалить. Через пять минут мы вцепимся друг в дружку, как кошка с собакой. Ты этого добиваешься? Я предлагаю тебе успокоиться. Что в этом плохого?
— Мне не десять лет. Если бы я знал, как успокоиться, я бы давно это сделал.
— Я знаю, Джонни. Так что же произошло?
— На моих глазах человек упал под поезд.
Я рассказал ей о трагическом инциденте, свидетелем которого мне довелось стать. В моем рассказе, однако, фигурировал лишь старик. Человека с узким лицом и злополучный ключ я решил не упоминать. Она слушала молча, на её лице отражались боль и сочувствие. Она выглядела очень привлекательной, и я снова стал в тупик перед вопросом, что же она во мне нашла.
— Какой ужас! — сказала она.
— Я убежал. Старик не имел ко мне никакого отношения. Можешь мной гордиться.
Она сделала попытку улыбнуться:
— Джонни, дорогой. Человек умер. Ты уже ничего не можешь сделать. Есть люди, которых кошмарные сцены притягивают как магнит. Для них это своего рода наркотик. Однажды на моих глазах грузовик переехал женщину. Сразу набежала толпа, люди отталкивали друг друга, чтобы лучше рассмотреть окровавленный труп. Помогать никто и не собирался — все хотели посмотреть. Нет ничего плохого в том, что некоторые избегают подобных сцен.
— Но я убежал не из-за окровавленного трупа. Я испугался, что кто-нибудь скажет, будто я толкнул его. На самом деле я никого не толкал, он сам отпрыгнул от меня. Но я боялся.
— Разве это не естественно, Джонни?
— О да, естественно, прекрасно, я заслуживаю медали за примерное поведение. Я боюсь потерять никчемную грошовую работу. Боюсь заглянуть в себя, потому что не знаю, что собой представляю. Даже не пытаюсь подыскать работу поприличнее, что-нибудь более достойное. Конечно, всё это естественно.
Перед сном, когда я был уже в пижаме, а Алиса в ночной сорочке, она сказала:
— Знаешь, Джонни, мы все-таки должны благодарить судьбу — ты и я. За нашу маленькую дочурку, за этот дом, за то, что мы нашли друг друга.
— За двухкомнатную хибару на крохотном клочке земли?
— Но населенную добрыми людьми.
— Подумать только, какая награда для добрых людей иметь такой дом! Твои высказывания кажутся мне не только старомодными, но просто глупыми.
— Джонни!
— Ладно, — сказал я, — извини. Мне не следовало так говорить.
Она упорно пыталась сдержаться:
— Извини и меня, Джонни. Но всё равно ты не должен был так говорить.
2. Девушка в подземке
Утром моя дочка Полли, четырехлетняя крошка, была как всегда очаровательна. Алиса ни словом не упомянула о нашей размолвке накануне вечером. Ярко светило солнце, и небо было безмятежно голубым. Весенний день обещал быть теплым и радостным. Полли с гордостью поделилась со мной важной новостью — она без чьей-либо помощи сочинила поэму: «Мышка убегает в норку, змейка уползает в горку».
Стихотворение было коротким, но очень выразительным и красивым, и дочку, естественно, переполняла гордость. Это, однако, не отразилось на её аппетите. Алиса приготовила блины с брусникой и медом — завтрак, который в нашем доме котируется весьма высоко. Потом явился Аллен Харрис, двенадцатилетний мальчик, вести переговоры об условиях, на которых он согласился бы раз в неделю приводить в порядок наш крошечный садик. Мы довольно легко уговорили его принять участие в уничтожении блинов. Полли обожала его.
— Мышка убегает в норку, змейка уползает в горку, — сказала она, обращаясь к нему.
— Что?
Положив локти на стол и опустив подбородок на сложенные чашечкой ладони, Полли пожирала его глазами. У неё большие, чудесные глаза, полные обожания и преданности. Но они оказались не в состоянии хотя бы на секунду отвлечь Аллена Харриса от блинов с брусникой и медом. Я с неприязнью наблюдал, как он уничтожает их один за другим. Подобный триумф обжорства над любовью казался неприличным для двенадцатилетнего отрока. Моя дочь, подумал я, слишком легко отдает мужчинам свое сердце.