Иметь оружие, как мне кажется — сокровенное желание каждого индивидуума, носящего штаны и бреющего физиономию. К сожалению — это желание вступает в определённое противоречие с некоторыми статьями уголовного кодекса, за соблюдением которых следят люди, имеющие оружие. Жуткая несправедливость!
Остальные тела мы загрузили так быстро, что я даже не успел запомнить черты мёртвых лиц. Единственное, сохранившееся в памяти — это ловкость, с которой нарик содрал золотой браслет с мощной руки одного из покойников. Чувствовался профессионализм.
— А ну валите отсюда! — скомандовал Швед и отдав автомат Зверю, полез за руль осиротевшей машины.
Два джипа, доверху набитых покойниками, съехали на обочину, где и остановились. Вряд ли кто-то подойдёт к этим крутым тачкам и поинтересуется, чем конкретно заняты их хозяева. А когда содержимое летучих голландцев будет обнаружено, отыскать убийц окажется очень даже непросто. Такие мысли приходили мне в голову, пока я занимал место в уютном салоне, нервно поглаживая пистолет, упирающийся в бедро. Единственное, чего я сейчас опасался, так это того, что смертоносная машинка может сама по себе бабахнуть, продырявив ногу. Зато в игре появился неучтённый никем фактор, который я мог использовать для самозащиты. Если только успею…С братанами расправились очень быстро. Никто не пытался поговорить, объясниться, извиниться в конце концов. Щелчок затвора — треск автоматов. Вот и весь разговор.
От всего этого становилось не по себе. Особенно, когда я попытался ответить на один простой вопрос: на кой хрен в научной экспедиции столько автоматического оружия и людей способных его применять? Какова цель поездки, если для её достижения можно, ничтоже сумнящеся, прикончить семь человек?
Вопросы эти, в одночасье вылетели из моей головы, когда Зверь, пофыркивая, словно морж, заполз в кабину и подвинул нарика ко мне. Следом занял своё место Теодор Емельянович. Как я заметил, своё оружие он отдал гиганту ещё снаружи и теперь тщательно протирал руки идеально белым платком. Должно быть платок был пропитан одеколоном и по салону плыли волны какого-то терпкого запаха. Осматривая идеально чистые руки, Теодор недовольно ворчал:
— Всё это — грязь. Ненавижу участвовать в избиении младенцев, а эти ребята — сущие телята или по вашим определениям — лохи.
— Никто не спорит, — Зверь равнодушно пожал плечами, укладывая оружие в баул, — скорее всего — сынки каких-нибудь шишек. Привыкли кататься на тачках, потрахивать своих шлюшек и бить мордасы всем, кому ни попадя. Провинция, одним словом.
— Наша стерва всё-таки успела отрезать парочку ушей, — восторженно сообщил Швед, плюхнувшись на своё место, — вылажу из тачки, глядь: а у одного жмура уже чего-то не хватает. Когда только успела?
— Эти наклонности, — Теодор недовольно поморщился, — поехали. Мне хотелось бы успеть до заката, а времени осталось в обрез.
— Какая разница? — Зверь покачнулся, когда джип рванул вперёд, — там-то всё равно, день или ночь.
— Прежде чем угодить туда, — Емельянович особо выделил последнее слово, — нам предстоит удалить полтора метра слежавшейся и мокрой почвы. Если не успеем засветло — придётся работать при свете фар.
— А сколько осталось до места-то? — уши Шведа, подобно локаторам, поворачивались из стороны в сторону, улавливая каждое сказанное слово.
Теодор вновь зашелестел бумагой, а Зверь, наклонившись вперёд начал давать ему советы, но так тихо, что я ничего не мог разобрать. Наконец они сошлись во мнениях, определив искомое расстояние в семьдесят километров. Судя по спидометру, скорость держалась на уровне полутора сотен, поэтому ехать оставалось не так уж и долго.
Непроизвольно поглаживая, спрятанный пистолет, я пытался представить себе то место, куда мы едем. Почему-то понятие пещеры вызывало у меня образ подпирающих небеса скал, у подножия которых чернели отверстия, ведущие в неизведанные глубины. В общем некое подобие Морийского царства.
В чём-то я оказался прав.
— Есть какие-нибудь особые приметы? — спросил Зверь, после долгого молчания, — а то, как бы не пришлось увязнуть в этой глухомани надолго.
К этому моменту мы успели свернуть с относительно пристойной дороги на просёлочный тракт, представлявший собой невообразимое месиво из грязи и каких-то булыжников. Пожалуй, здесь могли пройти только танки, да ещё, может быть машины, подобные нашим. Даже сверхмощные джипы, временами, бесполезно ворочались в потоках жидкой грязи, пытаясь вырваться из липкого плена. Стеклоочистители работали на пределе, с трудом удаляя грязевые нашлёпки с лобового стекла. Швед непрерывно матерился и скрипел зубами. Его лысина стала багровой, словно помидор.