Дверь распахнулась с ослепительной вспышкой света.
Престайн прикрыл глаза, ожидая, что сейчас будет убит. Внутрь ворвались темные фигуры и взволнованные голоса прокричал: «Выходи! Выходи!» Они все вместе что-то кричали на итальянском, французском, немецком, испанском, английском и каких-то незнакомых языках.
Охваченный возбуждением, Престайн вскочил, вспомнив о деревянном кухонном стуле, аппарате для пытки током, желтом круге в узловой точке и кучке злобных драгоценностей. Он выбежал наружу и попал в бедлам, заполненный дымом от выстрелов и толпой мужчин и женщин, бегающих, толкающихся, кричащих, поздравляющих друг друга, машущих частями доспехов хонши, поющих и веселящихся. Престайна тут же затянула толпа. Его толкали, его похлопывали по плечам и спине. Это была фиеста, праздник, революция, разорвавшая цепи и кандалы. Престайн увидел буквально разорванные на куски трупы стражников хонши, валявшиеся повсюду в беспощадном свете флюоресцентных ламп.
Из бетонированного туннеля выбежала толпа людей. В основном, они были полунагие, в лохмотьях, размахивающие оружием, кричащие и хохочущие в порыве высвобождения эмоций. Перед ними, потеряв мечи, бежали два стражника хонши, мотались пучки волос на конических шлемах. Один хонши упал. Толпа нахлынула на него, точно лава.
Хотя у людей было оружие, они не стреляли в хонши... Они ждали. Хонши увидел впереди себя вторую толпу и замер, уставившись на нее, поворачивая взад-вперед голову с широко поставленными, немигающими лягушачьими глазами. Толпа сомкнулась над ним.
Из людской массы вынырнуло копье, с его наконечника свисал окровавленный клок волос.
Люди вопили от яростного возбуждения.
Хотя эта сцена вызвала у Престайна отвращение, он не чувствовал за них стыда. Если обращаться с мужчинами и женщинами, как с животными, то можно ожидать, что они и отреагируют, как животные, и не помогут никакие убеждения, что не стоит так себя вести Гомо сапиенсам.
На насилие всегда отвечают насилием.
Такова природа человека.
Престайн внезапно усмехнулся, рванувшись из поддерживающих его рук.
— Я должен был понять, когда прибыл, что революция не упустит своего шанса.
К нему сквозь толпу протиснулся Тодор Далрей, его правая, стискивающая меч, по локоть была в крови.
— Боб! Значит, они нашли тебя! Да, мы были заняты. Революция готовилась давно. Мне только осталось им сказать, что пришло время.
— Но все это?
Лицо охотника оскалилось, как у волка, но тут же его борода встопорщилась от хохота.
— Не стоит беспокоиться, Боб. Все идет под контролем.
Большая часть этих людей из твоего измерения. Дарганы более сильны в революции. Захват нашего каравана был ошибкой. Графиня..
— Да?
Далрей испытующе взглянул Престайну в глаза. Его собственное лицо было отстраненное, суровое, как в судный день.
— Она сбежала в другое измерение, — продолжал он. — О, они схватили и убили ее альтер эго...
— Альтер эго? Вы имеете в виду прекрасную молодую девушку с темными волосами и фиолетовыми глазами?
— Я знаю, что ты встретился с ней, Боб. И я уверен, что ты не поддался на ее чары. Да, они убили именно ту дьяволицу. Ее рабыни были слишком напуганы, но это было сделано. Нашлись такие, кто посчитал это за честь.
— Могу себе представить, — прошептал Престайн. Он подумал о девушке, которая с таким наслаждением купалась в ванне, которая пыталась соблазнить его, чтобы он работал на Монтиверчи. Она мертва. Но Графиня осталась жить. И Престайн подозревал, что она будет жить вечно.
— В один прекрасный день Графиня посеет то, что пожала.
— Далрей поднял меч, в то время как людской поток по слабел, то усиливался вокруг них. — Но до этого она может много что натворить. Это место должно быть очищено от оставшихся в живых хонши и тругов. Только тогда мы сможем начать строить наше будущее, и Даргай...
— Послушай, Тодор! — Престайн схватил Далрея за руку, когда он двинулся дальше. — Девушка — ты знаешь, Фрицци Апджон — над которой они работали здесь, что бы это ни значило... Ты или твои люди не видели ее? Это очень важно, Тодор!
— Девушка?..
— Вспомни о Дарне, Тодор! Да, это важно... Девушка!
Округлая фигура, покашливание и бульканье фляжки с вином подсказали Престайну, что подошел Ноджер, прежде чем он увидел его. Он икал и лыбился вокруг. Его меч тоже был весь в крови.
— Я убил эту змею Энрико, — отдуваясь, сказал он. — Но его братец Кино убежал в Большую Зелень. Но там он долго не протянет.
— Чтоб ему пусто было! — нахмурился Далрей, запустив пальцы в бороду. Он взмахнул мечом и выкрикнул приказ, направляя своих людей. — Мы должны поискать девушку Боба...
— Кино дурак. — Ноджер вытер губы и тут же сделал еще один большой глоток. Вино потекло у него по подбородку. — Он пытался торговаться с нами. Схватил какую-то девушку и пытался прикрыться ей. Разумеется, мы не стали его и слушать. Энрико отстреливался, но он еще худший стрелок, чем я, так что я сделал из него фарш. Но вот Кино...
— Девушка, — повторил Престайн и тут же все понял. Это могла быть только она. Ее имя, произнесенное Престайном, задержалось у него в памяти, а в критический момент сработали его мозги. — Кино держал Фрицци, — безэмоционально произнес он. — Именно она была той девушкой, с помощью которой он хотел поторговаться. Только так.
— Мне очень жаль, Боб. — Далрей сочувственно глядел на него. — Но он ушел в Капустное Поле...
— Цирус должен знать, — сказал один из людей Далрея, который, должно быть, давно пребывал здесь. Почти все вокруг них тут же ушли через туннели и лифты на открытый воздух, гоняться и разрывать на куски хонши. Тругов они стреляли издалека. В День Освобождения никто не хотел заниматься какими-то глупостями и упустить забаву убийств.
— Привести сюда Цируса! — крикнул Далрей. — Кто бы он ни был, — добавил он.
— Давайте найдем спокойный укромный уголок, — сказал Ноджер. — У меня возникло сильное желание посидеть и дать отдых старым усталым костям. — И он весьма артистично рыгнул. Однако, его фальстафианские замашки исчезали на время сражения. Он не притворялся, что сражается, он сражался. Они нашли маленькую комнату выходящую в зону, где начинался Большой Рост, отделенный от города ярдами толстого бетона. Мужчины и женщины приходили с докладом к Далрею, который, вместе со старейшинами и другими вождями, начал разбирать проблемы. Однако, Далрей был не король Клинтон. Цируса нашли, привели и поставили на трясущиеся колени.
Он пытался отшучиваться, пока кто-то не пнул его.
— Да, да, — забормотал он, когда ему задали вопрос, — я знаю, что он будет делать и куда пойдет. Энрико тоже...
— Энрико в последний раз видели, — заметил Ноджер, грызя кость, которую достал откуда-то, — когда он носил в кишках шесть дюймов стали.
Цирус слабо улыбнулся и позеленел еще больше.
— Говорил ли он тебе когда-нибудь, Цирус, что он прошел через узловую точку? — спросил Престайн.
— Нет, нет! Я не знаю, кто он такой. Некоторые говорят, что он сын Графини, другие, что он ее любовник. Но он может быть т кем-то другим, о чем я ничего не знаю. — Цирус весь трясся. — Мы никогда раньше не видели его.
— Поскольку ты знаешь, куда пошел Кино, Цирус, — сказал Далрей, проверяя острие своего меча, — ты не только расскажешь нам. Ты поведешь нас туда.
— Нет! Нет! — проквакал Цирус. — Я не пойду в Большой Рост! Пожалейте меня... Это невозможно...
— Если мог пройти Кино, о можем пройти и мы, и ты. Приготовься.
Престайн взглянул на Далрея. Даже более, чем прежде, он понял, что Далрей лишь притворяется грубым дикарем, чтобы привлекать к себе поменьше внимания. Должно было существовать общение между рабами и свободными людьми, хотя Престайн понятия не имел, как это происходило. Теперь же Далрей собирался идти в Капустное Поле и вовсе не трясся от этого. Затем Престайн поглядел на него внимательнее и был чрезвычайно восхищен и — что парадоксально — испуган. Он увидел, что хотя Далрей только что с боем прорвался из дождевого леса, он чувствует себя обязанным Престайну и готов выполнить долг по отношению к нему.