— Каждый из вас знает, какие силы таятся по ту сторону Границы! — громко произнес мужчина на помосте.
По толпе пронесся одобрительный шепот.
— И Дом Жизни стоит на страже вашего спокойствия! Спокойствия ваших детей и близких.
Снова одобрение собравшихся. Уже более уверенное и громкое.
— Но в трудные времена, когда Граница истончилась как никогда раньше, среди добропорядочных граждан все еще находятся последователи варварских обрядов. Вы знаете эту женщину?! — голос адепта поднялся до крика. Голос сильный, хорошо поставленный – человек явно знает свое дело.
Из толпы раздались выкрики согласия, поднялись руки.
— Она жила среди вас. Говорила с вами. Преломляла один хлеб, — голос сделался доверительным. — Но что‑то заставило ее поддаться искушению. Подумайте, что?
Над площадью повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих факелов.
— Это урок всем нам. Будьте внимательны к своим близким. Не оставляйте их в горестях. Помните: Границу прорвать легко, восстановить ее – невозможно!
Адепт говорит еще что‑то, взывал к состраданию, но его слова текли мимо Сергея. Трудно оценить масштабы предрекаемой катастрофы, без понимания, о чем идет речь. Зато мертвенно–бледное лицо женщины внутри голубоватых колец и ее нестихаемая дрожь отчаянно кричали об одном – о жесточайшем холоде.
В чем же ее вина?!
Адепт в последний раз что‑то выкрикнул, поднял руки.
Казалось, замолчали даже факелы.
А потом закричала женщина. Пронзительный, надрывный крик болезненным клинком рассек ночной воздух. Ледяные кольца (а ничем иным они быть не могли) завращались быстрее – и с их внутренней поверхности начали срываться мельчайшие, но все же различимые глазом частицы. Они совершали несколько оборотов вокруг дрожащей пленницы, а потом устремлялись к живой плоти.
Сергей уже понял, чем все закончится, но все же надеялся ошибиться. Экзекуция походила на пескоструйную обработку. Только вместо пластика или металла выступал живой человек. Пока живой.
Первая кровь вызвала в толпе бурю восторга. По щеке приговоренной к смерти красным росчерком процарапал первый ледяной осколок. Впрочем, женщина вряд ли чувствовала боль, а кричала, скорее всего, из‑за страха. Она было дернулась, ударила руками по кольцам, но тут же ее глаза распахнулись в беззвучном вопле, а из раскрытого рта вырывался лишь сдавленный хрип. Обе ладони будто перепахало в мясорубке. Переломанные, вывороченные пальцы, лишенные не только кожи, но и мяса, продолжали шевелиться, подобно омерзительным червям, неведомо как прогрызшим себе путь сквозь человеческую плоть и теперь с интересом взирающим на мир.
Краем глаза Сергей усмотрел небольшую семью – женщина, мужчина и ребенок лет четырех. Они стояли на самой окраине толпы – и женщина что‑то настойчиво говорила мужу. В конце концов, тот сдался, взял сына на руки и посадил себе на шею. Малыш тут же уцепился за волосы отца и уставился на представление.
«Жестокий мир, жестокие нравы…»
Сергей как мог старался абстрагироваться от оценки происходящего. Он не знает этого мира, не знает его законов и проблем. Вполне возможно, женщина заслужила смерть. Возможно, дети с малых лет должны привыкать к жестокости, чтобы иметь шанс выжить. Возможно, возможно…
«Надо уходить».
Смотреть на медленную смерть обреченной желания нет.
Вдруг что‑то случилось. Шум толпы, еще секунду назад довольный, сменился раздробленным ропотом. Сергей взглянул на смертницу – ее одежда успела превратиться во множество аккуратно нарезанных лоскутов, а кожу покрывали глубокие царапины, но крови почти нет. Вернее, есть, но совсем мало. Впрочем, это уже не важно – в сердце женщины торчало оперенное древко стрелы.
В толпе забурлило, послышались отчаянные вопли, кто‑то сцепился на кулаках. Только что равномерно галдящее болото разделилось на два лагеря. Тех, кто видит и знает о причине столь неожиданного завершения представления. И тех, кому ничего не видно, но очень интересно.
— Стойте! — голос адепта Дома Жизни перекрыл нарастающий гвалт. — Ведите его сюда…
Шум не утих, но хотя бы появилось какое‑то осознанное действие. Сквозь напирающую толпу вели человека. Он не сопротивлялся, не отвечал на выкрики и брань. Только дергался от сыплющихся со всех сторон ударов. Далеко не все из них достигали цели, но даже небольшого количества хватило, чтобы лицо нарушителя привычного течения представления сделалось одутловатым, обзавелось кровоподтеками.
— Да это же Ратко! — выкрикнул кто‑то.
— Точно, Ратко…
— Но почему?
— Тряпкой жил – тряпкой и остался…
— Что ты такое говоришь?! Он… ой, дурак!
— А может, не он?..
— Сам видел!
Склочную перебранку прекратил адепт Дома Жизни:
— Ты понимаешь, на чью сторону встал?
Он говорил тихо, но этот шепот проникал в самые уши.
Тот, кого в толпе назвали Ратко, молчал. На фоне двух здоровенных мужиков, придерживающих его за плечи, он выглядел щуплым и напуганным. Но зачем тогда стрелял? Вряд ли только из‑за жалости. Пока в новом для Сергея мире с ней очень туго.
— Пусть займет ее место! — донеслось из толпы.
— В ледяной столп его!
— В столп!
Ратко рванулся. Импровизированная охрана то ли отвлеклась, то ли расслабилась. Ненадолго, но этого времени хватило, чтобы присмиревший нарушитель «праздника» достиг своей цели. Он даже не попытался убежать или скрыться за помостом. В один прыжок достиг уже мертвой женщины и чем‑то, выуженным из рукава, ударил по ледяным кольцам.
Те раскололись с мелодичным звоном – и тут же во все стороны брызнул целый поток искрящейся пыли. Первым на ее пути встал сам Ратко, следом – двое дюжих молодцов, только–только понявших, в чем дело.
Ледяная пыль не ранила – она убивала. Попадая на кожу – тут же начала не то прорастать, не то замораживать ткани. Ратко стоял не больше двух–трех секунд, прежде чем его тело покрылось ледяной коркой. Хватило единственного колебания помоста, чтобы еще недавно человек – а теперь обледеневшая статуя – рухнул вниз. Он не разбился на мелкие осколки, но верхняя часть тела превратилась в растрескавшееся кровавое месиво. Голова и плечи слились практически воедино, по спине пробежала сеть отрывистых трещин, одна рука сломалась в локте, вторая лишилась кисти.
Совсем скоро судьбу Ратко разделили и оба его конвоира.
Толпа отпрянула назад. Но не от вида страшной смерти, а от сверкающей пыли, которая продолжала расползаться от места трагедии.
Раздались крики ужаса. Мольбы двигаться быстрее.
Теперь те, кто пришел позже и смотрел на представление издалека, смогли в полной мере оценить всю выигрышность своего положения. Они отбегали в стороны – и останавливались. Желание все увидеть до конца оказалось сильнее чувства опасности.
Странно, что продолжал бездействовать адепт Дома Жизни. Его‑то ледяное облако обошло стороной. Вряд ли по счастливому стечению обстоятельств. Но если смог выжить сам, почему не помочь остальным?
Те, кто оказался ближе к помосту, казалось, обезумели. Орудуя локтями, пинаясь, отбрасывая соседей назад, люди стремились покинуть опасную область. Тех, кто слишком долго мешкал или просто не мог двигаться с нужной скоростью, — накрывало холодной пеленой.
Сергей смотрел на все происходящее с каким‑то мстительным удовлетворением. Не сказать, чтобы он радовался. Нет. Скорее – именно такой и должна стать концовка жуткого смертельного действа.
А чем он сам лучше?
Сергей поморщился, бросил на землю все еще мокрое тряпье, недавно служившее ему одеждой, и метнулся из укрытия.
Идиот! Выискался герой с голым задом! Впрочем, он не станет лезть в самую гущу, не станет вытаскивать обездвиженные тела. Ему всего лишь нужны ответы. А если не сейчас, то потом спрашивать будет снова некого.
Он даже толком не понимал, что станет делать. Люди пробегали мимо. Кто‑то задерживал на нем удивленный взгляд, но большую часть убегающих интересовала лишь проблема собственного спасения. Здесь, на периферии отступления, плотность толпы сильно уменьшилась, беглецы сбивались в небольшие группы – и уже вместе покидали площадь. Среди убегающих сновали одинокие фигуры мужчин и женщин, выкрикивающих имена своих родных. Они с трудом уворачивались от вырвавшихся из смертельной ловушки вчерашних соседей, но не уходили. Некоторых сбивали с ног, слышалась ругань и проклятия. И было с чего – ледяное дуновение высвобожденной Ратко силы ощущалась уже на самом краю площади. Многие так и остались лежать там, у деревянного помоста, на котором продолжала возвышаться фигура адепта Дома Жизни. Он стоял и отчаянно жестикулировал, выписывая руками какие‑то символы, ненадолго загорающиеся в холодном воздухе. Но толку от его действий пока не наблюдалось.