Он, не мигая, смотрел на нее. Она заметила, что у него серые глаза.
– Я не знаю, – ровным голосом ответил он. – У меня никогда не было любовницы.
Элин подумала: «Меня ставят на место» – и сказала:
– Тогда вам еще многому надо учиться.
– Я в этом уверен. Хотите еще выпить?
«А теперь меня выпроваживают, – подумала она. – Вы слишком много о себе воображаете, майор Вэндем: вы довольно самоуверенны и слишком любите командовать. Я могла бы взять вас в руки, уколоть ваше самолюбие и слегка проучить вас».
– Нет, спасибо, – ответила Элин. – Мне надо идти.
Вэндем встал:
– Буду с нетерпением ждать от вас вестей.
Она пожала ему руку и вышла, необъяснимым образом чувствуя, что он не смотрит ей вслед.
Вэндем переоделся в гражданскую одежду для приема в «Англо-египетском союзе». Он бы никогда не пошел в союз, если бы была жива жена: она называла его «плебсом». Он говорил ей, что надо говорить «плебейский», чтобы не казаться провинциалкой. Жена отвечала, что она и есть провинциалка, а ему пора перестать хвастаться своим классическим образованием.
Вэндем любил ее до сих пор.
Ее отец был довольно состоятельным человеком, который стал дипломатом, потому что ничего лучше придумать не смог. Он не очень-то обрадовался известию о том, что его дочь собирается выйти замуж за сына почтальона, и не слишком смягчился, когда узнал, что Вэндем закончил небольшую частную школу (он получал стипендию) и Лондонский университет и считался одним из самых обещающих младших офицеров своего возраста. Но дочь дипломата была непреклонна в своем решении, как и во всем, что делала, и, в конце концов, отцу не осталось ничего другого, как согласиться на этот брак. Странно, но в тот единственный раз, когда их отцы встретились, они хорошо поладили. К сожалению, их матери ненавидели друг друга, и семейных встреч больше не было.
Все это не имело значения для Вэндема, так же как и то, что у его жены был вспыльчивый характер, властная манера держаться и не слишком щедрая душа. Анжела обладала грациозностью, достоинством и красотой. Для него она была воплощением женственности, и он считал себя счастливцем.
Более разительный контраст с Элин Фонтана трудно было себе представить.
Он поехал в союз на своем мотоцикле БСА-350, который в Каире был незаменим. Вэндем мог ездить на нем круглый год – погода почти все время была хорошая, – лавируя между автомобилями и такси во время уличных заторов. Кроме того, это была довольно мощная машина, вызывавшая у него тайную гордость, которая возвращала его в юношеские годы, когда он страстно мечтал иметь подобный мотоцикл, но не мог позволить себе такую роскошь. Анжела не выносила мотоцикл, так же как и союз, – он тоже был «плебс», но Вэндем добился своего.
Когда он припарковал мотоцикл у союза, было уже прохладнее. Проходя мимо здания клуба, он заглянул в окно и увидел, что там азартно играют в бильярд. Он не поддался искушению и прошел на лужайку.
Взяв бокал кипрского шерри, Вэндем присоединился к толпе, кивая, улыбаясь и обмениваясь любезностями с теми, кого знал. Для непьющих мусульманских гостей был организован чай, но их пришло немного. Вэндем пригубил шерри и стал раздумывать, можно ли научить бармена делать коктейль с мартини.
Он бросил взгляд на стоящий на другом конце лужайки соседний клуб египетских офицеров и пожалел, что не может подслушать их разговоры. Кто-то назвал его по имени, он обернулся и увидел женщину-доктора. Он запнулся, вспоминая ее имя.
– Доктор Абутнот.
– Мы можем обойтись без формальностей, – сказала она. – Меня зовут Джоан.
– Уильям. Ваш муж тоже здесь?
– Я не замужем.
– Прошу прощения. – Теперь он увидел ее в новом свете. Она была одинока, он – вдовец, и их три раза за неделю видели вместе: английская колония в Каире наверняка смотрела на них, как на помолвленных. – Вы хирург? – спросил он.
Она улыбнулась:
– Сейчас я только и делаю, что зашиваю и штопаю людей, а до войны я действительно была хирургом.
– Как вам это удалось? Это не женское дело.
– Я боролась не на жизнь, а на смерть. – Она продолжала улыбаться, но Вэндем почувствовал, как она вспоминает прошлые обиды и унижения, через которые ей пришлось пройти. – Говорят, вы тоже неординарный человек.
Вэндем считал себя абсолютно обычным человеком.
– Неужели? – удивленно спросил он.
– Вы один воспитываете ребенка.
– У меня нет выбора. Если бы я и хотел отправить его обратно в Англию, то не смог бы: разрешение дают только инвалидам и генералам.
– Но вы и не пробовали.
– Нет.
– Это я и имею в виду.
– Он мой сын, – сказал Вэндем. – Я не хочу, чтобы его воспитывал кто-то другой, да и он тоже этого не хочет.
– Понимаю. Просто некоторые отцы сочли бы это не мужским делом.
Он вопросительно поднял брови и с удивлением обнаружил, что она залилась краской.
– Вероятно, вы правы, – проговорил он. – Я никогда об этом не думал.
– Я сую нос не в свое дело, извините. Не хотите еще выпить?
Вэндем посмотрел на свой бокал.
– Думаю, мне придется зайти в клуб выпить чего-нибудь настоящего.
– Желаю удачи, – она улыбнулась и ушла.
Вэндем пошел через лужайку к зданию клуба. Она привлекательная женщина, смелая и умная, и ясно дала ему понять, что хочет узнать его поближе. «Почему, черт возьми, она мне так безразлична? – размышлял Вэндем. – Все вокруг думают, что мы прекрасно подходим друг другу, и они правы!»
Он зашел внутрь и заговорил с барменом:
– Джин. Лед. Одна маслина. И несколько капель сухого вермута.
Поданный ему коктейль оказался вполне сносным, и он заказал еще парочку. Снова вспомнилась женщина по имени Элин. В Каире были тысячи таких женщин: гречанок, евреек, сириек и палестинок, не говоря уже о египтянках. У них были нежные смуглые лица и кошачьи тела со стройными ногами и пышным бюстом. Они работали танцовщицами, пока не попадались на глаза какому-нибудь богатому повесе. Большинство из них, вероятно, лелеяли надежду выйти замуж и заиметь огромный дом в Александрии, Париже или Суррее, но их ждало разочарование.
Вэндему хотелось думать, что Элин не принадлежала к их числу. Улыбка у нее была всепобеждающая. С первого взгляда было ясно, что ее идея уехать в Палестину и работать там на ферме смехотворна, но она попыталась это сделать, а когда у нее ничего не вышло, согласилась работать на Вэндема. С другой стороны, собирать уличные слухи не менее хлопотно, чем быть содержанкой. Возможно, она была ничем не лучше других танцовщиц – такие женщины Вэндема не интересовали.
Выпитые им коктейли начинали оказывать свое действие, и он опасался, что не сможет быть достаточно вежливым с появляющимися здесь женщинами, поэтому расплатился и вышел.
Он поехал в генштаб узнать последние новости. После тяжелых потерь с обеих сторон (с английской – чуть больших) день, казалось, закончился вничью. «Это страшно деморализует, – подумал Вэндем. – У нас надежная база, хорошее снабжение, оружие лучше и есть численное превосходство; мы все хорошо спланировали и хорошо сражались, но, черт возьми, ни разу не выиграли». Вэндем поехал домой.
Гаафар приготовил барашка с рисом. За ужином Вэндем еще выпил. Билли разговаривал с ним, пока он ел. Сегодняшний урок географии был посвящен выращиванию пшеницы в Канаде. Вэндему хотелось бы, чтобы в школе мальчику рассказывали о той стране, где он живет.
После того, как Билли отправился спать, Вэндем остался в гостиной один, курил и думал о Джоан Абутнот, Алексе Вольфе и Эрвине Роммеле. Все они угрожали ему, каждый по-своему. За окном совсем стемнело, комната стала казаться ему тесной. Вэндем наполнил портсигар и вышел на улицу.
В городе было оживленно, как днем; на улицах полно солдат, некоторые пьяны. Это всё были повидавшие виды мужчины, участники боевых действий в пустыне, мучившиеся от песка и жары, бомбежек и артобстрелов, и им часто казалось, что местные жители недостаточно благодарны им за их ратный труд. Если лавочник обсчитывал их, или владелец ресторана выставлял слишком большой счет, или бармен отказывался обслуживать пьяных, солдаты начинали вспоминать, как погибли их друзья, защищая Египет, и устраивали драки, били стекла и все крушили. Вэндем же прекрасно понимал, почему египтяне были неблагодарны. Им все равно, кто их угнетает – англичане или немцы, но тем не менее не испытывал особой жалости к лавочникам, наживавшимся на войне.