Не опуская протянутую руку, хозяйка произнесла негромко, задумчиво и с какой-то вежливой угрозой:
— А небось найдутся люди, которые мне и побольше дали бы за то, что я знаю? — Угроза сделалась более явной, когда она добавила:
— Не то что я хоть слово проронила кому, но сами знаете, милорд, как оно бывает… Вылетит словечко, и лови его — да разве поймаешь?
Бедный Майлз почувствовал себя в ловушке между двух огней. Поддайся он на требования этой наглой бабы — и получит жуткий нагоняй от разъяренной матери, которая держит в ежовых рукавицах весь дом (а также все расходы на его содержание и на содержание остальных домов и поместий). Робкие попытки сына выбраться из-под ее опеки ни к чему не приводили. Откажи он мистрис Боулдер в ее притязаниях — и кто знает, на что она пойдет, к какому шантажу прибегнет?..
— Хорошо, — проговорил он без большой уверенности. — Я заплачу вам за четыре месяца.
Женщина снова отрицательно затрясла головой.
— У меня нет времени, милорд, препираться с вами. Девушки давно проснулись и готовы к работе, клиенты на подходе и начнут сейчас дубасить в дверь. Хотите получить то, за чем пришли, так без лишних слов заплатите сполна и отправляйтесь спокойно домой.
Майлз вздохнул, плечи у него опустились — он сдался. Вынув еще один кошель, он отсчитал требуемую сумму в золотых и серебряных монетах — под испытующим взглядом хозяйки притона; как только последняя монета легла на стол, женщина моментально смела всю кучу в подол фартука, после чего заперла в железный ящик, стоявший на полке шкафчика.
— В порядке, — сказала она, повернувшись к Майлзу. — Сейчас принесу…
Он нетерпеливо ожидал ее возвращения: следовало спешить, пока колокола не прозвонили к тушению фонарей, и тогда Лондонский мост закроют на ночь. Мать с нетерпением ожидает его возвращения, чтобы отправить во дворец в Гринвиче, где нынче празднуют последний день рождественских святок. Там ему поручено повидать герцога Нортумберленда и обязательно поговорить с ним. Мать никак не может успокоиться, и, наверное, права: нужно пробиваться наверх — под лежачий камень вода не течет.
Он снова тяжело вздохнул. Чтобы выполнить наказ матери, придется не слишком налегать на вино и сохранить голову свежей, а какое же это удовольствие, да еще в праздник. Порой он начинал вспоминать о годах, когда был жив его старший брат Филипп, как о лучших временах, когда у него, Майлза, не было никаких забот и обязанностей, кроме встреч с друзьями, выпивки, охоты да посещения домов терпимости, только не таких, как этот, причем для использования их по прямому назначению, а не для выполнения поручений матери, как сегодня.
Открылась дверь — это возвратилась мистрис Боулдер. В руках у нее был узел с тряпьем.
С этой ношей он вышел в морозные зимние сумерки, пахнущие снегом, поспешно углубился в боковую аллею в стороне от берега и вскоре, боязливо озираясь, подошел к высокому узкому строению, стены которого покрывала закопченная штукатурка. Шаткая лестница прямо с фасада вела на верхний этаж. Дом не слишком отличался от того, из которого он только что вышел.
Скособоченная дверь приоткрылась на его стук, он протиснулся в узкий коридор, наполненный малоприятными запахами. Несомненно, сюда не ступала нога епископальных инспекторов здоровья и здешние девицы могли спокойно болеть всеми известными и неизвестными болезнями, а значит, его мать может быть вполне спокойна: в такое заведение никто из знакомых никогда не сунет носа. Кроме того, теперь вообще не будет никаких свидетелей…
Общение с неряшливо одетой женщиной со слезящимися глазами заняло у него от силы четверть часа, после чего, уже без ноши, он быстро зашагал по той же аллее к берегу, с наслаждением вдыхая чистый воздух после, спертой, насыщенной мерзкими миазмами атмосферы очередного борделя.
Из полуоткрытой двери одного из домов поприличнее он услышал женский смех, оттуда пахло гвоздичным маслом, мускатным орехом, хорошим вином, жареным мясом. Раздавались звуки лютни.
Он остановился, как охотничья собака, учуявшая дичь. Чувство долга призывало его поторопиться, пока не перекрыт мост, и тогда он вскоре предстанет перед матерью, которой должен будет признаться, что сдался на милость вымогательницы. Его жена отвернется с мрачным, раздосадованным выражением лица, когда леди Брайанстон во всеуслышание выскажет свое нелестное мнение о способностях сына, который не в состоянии выполнить самое простое поручение… Порой он пытался и не мог понять, отчего же, если он, по мнению матери, так безнадежен, она всегда предпочитала его Филиппу. Ведь тот был куда умнее и сообразительнее, чем он, этого нельзя не признать. Да, не зря говорится, что симпатии и любовь непредсказуемы.
Где-то в закоулках заскорузлых мозгов Майлза дремала мысль, что в то время как он всегда и во всем привык подчиняться матери, его брат Филипп жил собственным умом и обладал собственным мнением, что, наверное, не так уж плохо и, возможно, приносит определенное удовольствие, даже выгоду обладателю того и другого. Однако их мать явно этого не одобряла, отчего и отдавала предпочтение младшему сыну. И за это же невзлюбила свою невестку Пен.
Майлз скривился, представив, какой нудный вечер его ожидает — и дома, и потом во дворце Гринвич, где он должен будет искать возможность подобраться поближе к Нортумберленду, который его знать не знает и неизвестно, захочет ли узнать.