Он остановился и взглянул на свою спутницу. Лицо у него было злое и печальное, мокрое от непрекращающегося снега с дождем. За свою жизнь ему приходилось бывать не в одном публичном доме, но эти два произвели особо гнетущее впечатление.
— Куда теперь? — спросила Пен.
— Пойдем в сторону реки, — ответил он после некоторого молчания.
Здесь дома были несколько лучше, света в окнах больше. Оуэн шел, мучительно пытаясь вспомнить, где именно увидел выскочившего ему навстречу Майлза Брайанстона. Скорее всего он ошибался, когда предположил, что это было в том проулке, где они с Пен только что побывали. Он продолжал пристально вглядываться в темные углы и закоулки, надеясь, что память что-то подскажет.
Пен шла за ним, все больше сознавая, насколько от него зависит: разве могла бы она одна или даже с кем-то специально нанятым (с кем?) проделать путь, который они проделали за последние несколько дней, и добиться хотя бы таких результатов? Неужели… неужели им придется на этом остановиться? Нет! Ни за что! И какая ей разница, что представляет собой Оуэн на самом деле, как он вел себя в прошлой жизни, если сейчас он делает для нее то, чего не сделал ни один человек?!
Оуэн остановился. Чем больше он осматривался, тем больше убеждался, что именно из этого проулка выскочил тогда Брайанстон. По всей видимости, из того дома… Да, прояснившаяся память подсказывает так, и остается только проверить.
Взяв Пен за локоть, он подошел вместе с ней к двери, над которой висел тусклый фонарь. Дверного молотка не было, Оуэн постучал рукояткой шпаги.
Через какое-то время послышалось шарканье ног, бормотание, дверь приоткрылась. За ней стояла сгорбленная старуха.
— Чего надо? — ворчливо спросила она.
— У вас открыто для дела? — Оуэн снова говорил на своем полуваллийском жаргоне.
— Смотря какое дело, любезный человек.
— Девушка. Я привел девушку. По сходной цене. Платите, и она ваша… Вот поглядите. — Он подтолкнул Пен ближе к фонарю. — Свежая, чистая. Для самых разборчивых клиентов. Да вы вглядитесь получше, женщина!
Говоря все это, он протискивался в дом, в котором, по всей видимости, на нижнем этаже была всего одна комната, и та совершенно пустая.
— Тихо у вас сегодня, — сказал он, озираясь.
— Мне шума не надо, мистер, а клиенты у меня постоянные. — Она вгляделась в Пен. — И девушки тоже спокойные. Не как ваша, с подбитым глазом. Хотя вообще-то она ничего.
Пен попыталась спрятаться за спину Оуэна и оттуда оглядывала комнату.
Господи! Сердце готово было выскочить из груди. На столе в углу она заметила кружку с молоком, из которой торчал конец тряпицы. В памяти мелькнула картинка детства, проведенного в Дербишире: в саду сидит женщина, освещенная солнцем, с ребенком на коленях; она держит у его рта тряпку, смоченную в молоке, а няня Тилли объясняет маленькой Пен, что женщина вынуждена таким образом кормить своего ребенка, потому что собственного молока у нее нет, оно высохло.
— Мистрис, — жалобным, просящим голосом произнесла Пен, — у вас в доме ребенок? — Она вцепилась в рукав Оуэна и продолжала:
— Пожалуйста, сэр, пожалуйста, умоляю вас, спросите у этой славной женщины, возьмет ли она моего ребенка тоже?
Оуэн рыкнул на нее, и она отпрянула, закрыв лицо руками. В ее теперешнем состоянии ей почти не надо было играть.
— Я слышал, про вас говорили, мистрис, — обратился он к хозяйке, — что вы содержите у себя в доме и детей. За деньги, разумеется.
— Ну и что с того? — запальчиво ответила она. — Им ведь тоже есть-пить требуется. И уход какой-никакой. А вам и по этой части чего нужно? Или просто от любопытства?
Оуэн кивнул в сторону Пен, по-прежнему стоящей с прижатыми к лицу руками, и сказал:
— Можем мы с вами поговорить с глазу на глаз?
Женщина понимающе взглянула на Пен и провела Оуэна через не замеченную им ранее дверь в убогую кухоньку, где тот сразу заговорил, понизив голос до шепота.
— Хочу предложить вам выгодную сделку, мистрис. Нужно избавиться от одного ребенка. Ну в общем, того, который мешает ей работать на меня и о ком она все время думает. Возьмите их обоих к себе, и, пока ее отродье не отдаст Богу душу, я не стану за нее брать с вас никаких денег. А за него заплачу отдельно, да так, что внакладе не останетесь.
— Похоже, очень цените, мистер, вашу шлюху, — пробурчала старуха, — если из-за нее…
Оуэн улыбнулся не слишком приятной улыбкой, больше похожей на гримасу.
— Да уж, она кое-что понимает в своем деле, можете мне поверить. За нее немалые деньжата дают. Только ребенок нам ни к чему.
— А чего ж сами не решите это дело?
— Не по моей части, женщина. Предпочитаю заплатить, и чтоб все шито-крыто.
Он полез в карман, вытащил пригоршню соверенов, высыпал на кухонный стол.
У хозяйки глаза чуть не вылезли на лоб, но она удержалась от восклицания и сухо спросила:
— Значит, за девушку могу не платить?
— Я говорил уже, дважды не повторяю, — с обидой сказал Оуэн. — А потом… после всего… договоримся. Если она вам подойдет.
— Ладно. Согласна.
Старуха собралась было смести со стола монеты, но Оуэн прикрыл их ладонью.
— Погодите. Еще пара слов…
Глава 19
Как только за ними закрылась дверь на кухню, Пен подбежала к едва заметной шаткой лестнице, ведущей наверх. Боясь прикасаться к сломанным перилам, опасаясь, что под ней рухнет ступенька, она полуощупью добралась до какой-то двери неизвестно куда. Скорее всего на чердак.
«Пускай она не будет заперта!» — молила Пен, поворачивая ручку. Дверь со скрипом приоткрылась, за ней было темное, холодное, как могила, помещение, куда Пен некоторое время не решалась ступить, парализованная страхом от того, что там увидит или чего не увидит.