— Нам предстоит проехать примерно сто пятьдесят миль. Думаю, если вы будете в силах, на это потребуется пять дней. Но сможете ли вы обойтись без няни?
— Надеюсь, что сумею. Только у меня ничего нет… Того, что необходимо детям.
— Загляните в корзинки, притороченные к седлу, мадам.
Она последовала его совету и не могла удержаться от удивленного возгласа: там было все, что нужно для ребенка! Насколько она в этом понимала.
Она все еще ехала чуть позади Оуэна и думала о том, что за короткое время с ней произошли удивительные, почти нереальные события: она полюбила агента чужой страны, шпиона, о простом сближении с которым не могла бы никогда и подумать; обрела сына, о чем мечтала, но во что, положа руку на сердце, едва ли верила; содействовала побегу принцессы, что поставило ее в положение человека, совершившего государственную измену; и, наконец, едет сейчас со своим ребенком вслед за этим шпионом неизвестно куда, неизвестно зачем и неизвестно на какой срок…
Вскоре она отбросила эти мысли, и внимание ее всецело захватили сменяющиеся виды Лондона, по которому они ехали — не слишком быстро, чтобы не вызвать возможных подозрений, но и не медленно.
Только когда выехали за городские стены. Пен ощутила облегчение: до этого ей казалось, что их вот‑вот настигнут люди Нортумберленда.
—..Исчезла, говорите?
Нортумберленд смотрел на графа Пемброка из‑под тяжелых набрякших век. У него был такой вид, словно он всю ночь не спал или посвятил большую ее часть неумеренному употреблению вина.
Впрочем, его гость выглядел немногим лучше и, хотя сменил ночной халат на камзол, производил такое впечатление, будто еще не совсем проснулся, а уж на то, чтобы причесаться, вообще не хватило времени.
— Исчезла? — повторил Нортумберленд. — Как это случилось, черт побери?
И Пемброк с виноватым видом поведал ему, что принцесса вздумала отправиться к ранней мессе в собор Святого Павла.
—..Так она делала много раз. Задержать ее не успели, да и возле моего дома собралась… и откуда они только взялись?., такая толпа народу приветствовала ее, что сделать это, поверьте, было невозможно. Я немедленно отправился вслед за ней сам, но, когда прибыл туда, служба уже окончилась, а принцессы нигде не было. И ее придворных дам тоже. Хотя карета осталась на месте.
— А леди Пен? — спросил Нортумберленд. — Тоже провалилась сквозь землю? Она вчера разговаривала с нами из‑за двери.
— В карете с принцессой ее никто не видел, — ответил Пемброк. — И где она — неизвестно.
Нортумберленд отвел душу на своем камердинере, помогавшем ему одеваться, после чего возопил, обращаясь к стенам роскошной спальни:
— Кто стоит за всем этим? Кто, черт побери? Чую, леди Пен приложила ко всему этому руку!
— И наверное, шевалье д'Арси тоже? — предположил Пемброк. — Определенно тут не обошлось без французов.
Нортумберленд жестом велел слуге налить вина в кубки и жадно отпил.
— Да, не без этого, — согласился он, скривив рот. — Не удивлюсь, если тут замешан и Робин де Бокер. И вообще весь проклятый клан Кендалов! — Он со стуком поставил бокал на столик. — Граф никогда не был нашим сторонником. И не изволит делать секрета из своей преданности Марии.
Издав звук, напоминавший рычание раненого зверя, он выхватил плащ из рук слуги.
— Едем в Гринвич, Пемброк!
И первым направился к двери.
— Будь я проклят, — возбужденно говорил он, когда они уже шагали по коридору, — если не заставлю сегодня короля подписать эту чертову бумагу о престолонаследии! А уж совет должен одобрить ее немедленно! Тогда сможем на законных основаниях арестовать принцессу и всех ее сообщников… Пока же не будем выходить из себя и проявлять излишнюю гневливость. Это не сослужит нам пользы. Наш черед придет, клянусь! И тогда никому из наших врагов не поздоровится… Едем, граф!
К полудню они прибыли во дворец в Гринвиче, и Нортумберленд, небрежно кивнув незадачливому Пемброку, сразу отправился в святая святых — в королевскую спальню, которую уже давно не покидал медленно умирающий юноша, облеченный божественной властью.
Тяжелый воздух — запах смерти — почти отбросил его назад, как только он открыл дверь комнаты. Пересилив себя, он подошел к постели, на подушках которой лежало исхудавшее разлагающееся тело, чье дыхание почти не колебало воздух.
И все же до герцога долетели едва слышные слова:
— Я сделал это, Нортумберленд. Документ закончен и подписан.
То, что раньше можно было назвать рукой, протянулось в сторону столика, где лежала пергаментная бумага, испещренная странными дрожащими буквами, словно писалась во время землетрясения.
Нортумберленд не мог не удивиться, откуда у этого полутрупа взялись силы водить пером по бумаге, а пуще того, в чем он убедился, когда пробежал глазами содержание, как сумел король собраться с мыслями и четко изложить их в документе. Остальное тоже было в порядке — подпись и королевская печать.
— Прекрасно, ваше величество, — пробормотал он в некотором смущении, совершенно ему несвойственном. — Теперь вы должны хорошенько отдохнуть.
Он смотрел на это расстающееся с жизнью, гниющее тело со смешанным чувством удивления, жалости и опасения. Опасения, что мальчик умрет раньше, чем соберется Тайный совет, чтобы утвердить новый закон о наследовании престола.
И хотя герцог почти не сомневался — или делал вид, что нисколько не сомневается, — в одобрении совета, кто знает, как может все повернуться, если король умрет?..
Глава 25
Леди Джиневра Кендал с недоумением посмотрела на мальчика‑пажа, передавшего ей почти слово в слово то, что говорила Пен, и встревоженно сказала:
— Я все‑таки не понимаю: куда она направилась?
Седрик с искренним отчаянием прижал свою шапку к груди.
— Так я же не знаю, мадам. Милорд ничего не сказал. Просто леди Пен велела передать вам, как я уже говорил, что она согласна с ним… Ну, с милордом то есть.
Лорд Хью положил руку на плечо супруги.
— Мальчик знает ровно столько, сколько ему было сказано, Джиневра.
Она похлопала мужа по руке.
— Конечно, Хью. И все же как трудно с этим смириться! Хочется, чтобы Пен была здесь, с нами. И ее сын… наш внук… тоже… Хочу их видеть, говорить с ними… Все это так неожиданно…
Голос у нее прервался, ее душили слезы.
— Мы все этого хотим, — мягко подтвердил супруг и кивнул Седрику:
— Спасибо, милый. Можешь отправляться обратно.
Мальчик поклонился и поторопился уйти, чувствуя облегчение: ведь он ничем не мог помочь этим, как видно, хорошим людям, которые так беспокоятся за свою дочь и за ее ребенка. А она даже не намекнула, где ее можно найти.
Джиневра продолжала стоять рядом с мужем, с трудом сдерживая слезы.
— Возможно, Робин сможет нам что‑нибудь объяснить? — беспомощно произнесла она.
Но Пиппа, тоже присутствующая в комнате, вынуждена была ее разочаровать.
— Робин знает не больше меня, мама, — сказала она. — Даже меньше. Ведь он не женщина.
— Что ты имеешь в виду? — спросила мать, глядя на дочь и не вполне узнавая ее: такое напряжение было в ее позе, растерянность на лице.
Пиппа постаралась объяснить, прямо заявив:
— Пен влюблена в шевалье д'Арси, понимаете? Ужасно влюблена! Это случилось до того, как он помог ей найти мальчика… Филиппа. А уж теперь она обязана ему всем, всем…
— Она влюблена во французского агента, — с мрачной прямотой сказал лорд Хью. — Это ей известно?
— Ой, конечно! — воскликнула Пиппа. — Уверена, она с самого начала знала об этом. Не могу представить, что она собирается делать дальше, но, думаю, именно в этом она и пытается разобраться сейчас.
Пиппа добралась наконец до какого‑то вывода в своих рассуждениях, и он показался ей весьма разумным.
Родителям, по‑видимому, объяснение пришлось по душе. За неимением других.
— Полагаю, — заметил лорд Хью более благожелательным тоном, — она по крайней мере в надежных руках. Насколько мне известно, шевалье д'Арси обладает репутацией смелого и порядочного человека. Хотя он и тайный агент. Но в сущности, что это означает? Каждый дипломат тоже тайный, а также явный, агент своего правительства, своей страны, не правда ли?