«Почему он так смотрит? — подумала она, ощущая, что щеки загорелись. — А что, если он мной заинтересовался? Что, если решил… мы тут одни в кабинете, да и в здании, кажется, уже никого не осталось… а если он захочет…»
Мысли бестолково заметались, не в силах охватить все возможные и невозможные желания и намерения Рощина, и тут он вдруг сделал решительный шаг к Лидии:
— Была не была! Я должен вам кое-что сказать!
Лидия медленно потащила с носа очки. Сказать по правде, надобности в них никакой не имелось: зрение у нее было превосходное, без очков она гораздо лучше видела, и они, конечно, только помешали бы ей, если бы Рощин вдруг… если бы он…
Как-то странно на нее этот человек действовал, честное слово!
— Послушайте, — сказал Рощин, — послушайте, Лидия Александровна. Я вам сейчас кое-что передам. Вот смотрите.
И он протянул к Лидии ладонь, на которой лежало что-то темное, как бы заржавелое.
Это был ключ.
Лидия снова надела очки. Нет, не для того, чтобы разглядеть ключ — как уже было сказано, она и без очков прекрасно видела, что он небольшой, затейливой формы, позеленевший от времени, — но чтобы скрыть свое жуткое замешательство.
Да что это на нее нашло? Что это вдруг помутило ей разум? Как она могла вообразить, что Рощин, богатый, успешный, обремененный деньгами, как иной — долгами, может посмотреть на нее, архивную, так сказать, крысу, серую, признаемся честно, мышку, с вожделением?! Все-таки одиночество порой сводит женщин с ума, именно что сводит с ума!
Надо надеяться, Рощин не заметил, что в какой-то миг она была просто-напросто готова кинуться в его объятия — даже не кинуться, а натурально броситься! А объятия-то даже и не собирались раскрываться…
Нет, она спятила. Человек, который владеет семью магазинов, который утирает слезы женам автомобилями, а сыну — поездкой в Альпы… и Лидия Дуглас?! Да он видит в ней не женщину, а… а какое-нибудь зачуханное, перемазанное чернилами пресс-папье!
Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. Подумаешь, какой-то пошлый виноторговец. Оказался хотя бы удалым спецназовцем, в этом хоть какая-то романтика была бы!
— Ключ? — спросила Лидия хрипло и откашлялась. — Что это за ключ?
— Представления не имею, — смущенно признался Рощин. — Ситуация, короче говоря, такая. Библия, о которой я вам говорил, и этот ключ — единственные вещи, которые сохранились в моей семье из прошлого. Они, так сказать, дореволюционные. Меня еще в детстве это слово — дореволюционные — с ума сводило. Невероятно волновало! В нем такая тайна была!.. У нас в семье твердо держалось убеждение, что его какой-то мастер изготовил аж для Екатерины Великой. Я нарочно искал в Интернете — в самом деле, был какой-то безымянный кузнец из павловских крепостных графа Петра Борисовича Шереметева, которого Екатерина от ссылки на каторгу избавила, а он ей в подарок сделал цепочку из крошечных замочков и ключиков.
— Тяжеловатая была небось цепочка! — посочувствовала Лидия, а Рощин снисходительно ухмыльнулся:
— Я смотрел в Интернете: оказывается, в мастерских Шереметева делали замочки накладные, золотые, тоненькие, как листья березовые! В екатерининские времена была большая мода украшать себя этими замочками. Может, это тоже изделие того самого мастера? — Рощин подбросил на ладони заржавевший ключ. — Никто не знает, откуда он, от какой двери. Но меня почему-то гораздо больше волнует не то, что он какой-то там шкафчик Екатерины Великой отмыкал, а то, что он тоже имеет отношение к Рощину, к Алексею Рощину и к Ирине Михайловне.
— Да почему?! — изумленно уставилась на него Лидия. — С чего вы взяли?!
— А вот с чего. Вот здесь, на головке ключа, — он ткнул ухоженным ногтем в потемневший от времени металл, — в лупу можно отчетливо разглядеть цифры — тысяча семьсот восемьдесят семь. Буквы там какие-то есть, инициалы мастера, наверное, но их не разберешь, а цифры видны вполне ясно. Это екатерининские времена, а Отечественная война от них не столь далеко! То есть ключ вполне мог принадлежать Ирине Михайловне!
— Мог принадлежать, — кивнула Лидия. — Но мог и не принадлежать…
И она прикусила язык.
Конечно, конечно, это может ровно ничего не значить. Вполне вероятно, что ни Ирина Михайловна Рощина, ни тот, первый Алексей Рощин в жизни не держали в руках этого ключа. То есть в этом можно быть уверенной на 99 целых 99 сотых и 999 тысячных процента. Но нынешний Рощин, Рощин номер два, очень хочет, чтобы ключ, Библия и картина в художественном музее были звеньями одной цепи. Так в чем же дело? Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, подумала Лидия, которой не была иногда чужда доля здорового цинизма. Ну да, Лидия вовсе не была столь уж белой (точнее, серой, учитывая цвет ее одежды) и пушистой, как могло показаться на первый взгляд. Впрочем, о ее циничности говорила, даже просто-таки криком кричала сама идея создания этой конторы с символическим названием «Ключ к тайне».