Копьё вывалилось из него – его вытаскивали несколько пауков – и упало на землю.
Я поднял ключ, который в моей руке казался холодным, твёрдым, скользким и всё же как-то извивался, словно червь.
– У тебя есть предложение? – Перед моими глазами мелькает видение растущих из скалы кристаллов. Зеркало, белые кристаллы, бегущая Синяя Госпожа, кровь моего рода на её руках. Предложение должно быть чертовски хорошим.
– Задолго до того, как меня назвали повелителем дверей, я был повелителем монет. Золотой ключ открывает почти столько же дверей, как и чёрный. И сердца тоже.
Эти пустые глазницы некоторое время изучали меня.
– У каждого есть цена, мальчик. Твою легко угадать. Я заплачу за то, что называю тебя мальчиком, но немного. Я на самом деле богат, мальчик, ты знал? Настолько богат, что Крез рядом со мной попрошайка, а богатства Мидаса выглядят скромными. Деньги, мальчик, это кровь империй. – Пауки поднимали его сухие руки, тянули сухожилия, управляли костями – на его впалой плоти сидела целая паутина пауков. – Деньги текут через эти руки. Назови свою цену.
– Я… – Меня парализовала нерешительность, а жадность отняла голос. Что если я попрошу слишком мало? Но если попросить чрезмерную сумму, это может его разъярить.
– Нелегко узнать себе цену, Ялан Кендет. Познай себя, как сказал философ. Эта истина пережила День Тысячи Солнц. Легко сказать, да трудно сделать. Знать себе цену – это по большей части и есть знать себя, и кто может ожидать такого от столь юного? Десять тысяч крон золотом.
– Д-десять.. – Я попытался представить эту сумму, как она блестит передо мной, как её тяжесть оттягивает мне руки. Больше, чем я потерял, больше, чем у меня украли, больше чем я задолжал. Достаточно, чтобы расплатиться с жадными лапами в Умбертиде и расплатиться с долгами Мэресу Аллусу, да ещё тысяча останется, если не больше.
– Десять тысяч стали бы оскорблением человеку вашего рода, принц Ялан. – Механический голос выдернул меня из видений. – Шестьдесят четыре тысячи. И ни грошом больше или меньше. Мы договорились.
Всегда бери деньги. Шестьдесят четыре тысячи. Нелепая сумма, абсурдная сумма. Я смогу выкупить корабли Гариуса, наслаждаться беспутной жизнью среди элиты Вермильона, соблазнить сестёр де Вир… Я смогу купить бабушке отряд сынов меча, военный корабль или что-то столь же сильное, чтобы увести её мысли от потери ключа, которым она никогда не владела…
– Деньги будут ждать тебя в качестве кредита в Золотом Доме. Я прослежу, чтобы все обвинения против тебя сняли, и когда расплатишься с долгами, сможешь покинуть город, – сказал Келем.
– Они не здесь? – Это меня разочаровало. Я хотел получить гору золота, которую себе представил.
– Я не дракон, принц Ялан. И не сплю на своём кладе.
– Шестьдесят четыре тысячи крон золотом, и ты исправишь то, что сделал со Снорри. – Я помедлил и вздохнул. – И он получит право открыть дверь смерти, прежде чем ты получишь ключ. – Я глянул на норсийца, который стоял, согнувшись, положив отцовским жестом руку на плечо Хеннану. – Хотя надеюсь, ему хватит здравого смысла этим правом не пользоваться.
– Нет. – Только это слово вылетело из решётки на высохшей шее Келема, а затем тишина.
Я сделал глубокий вдох и вытер пот со лба.
– Шестьдесят три тысячи, лечишь Снорри, и он открывает дверь. – В утрате тысячи золотых есть некая изысканная боль. Я к ней никогда не привыкну.
– Нет.
– Ой, да ладно. – Я постучал по лбу костяшкой пальца. – Ты меня просто убиваешь. Шестьдесят две, лечение, дверь.
– Нет.
Я задумался, насколько смогу его продавить. Келем явно боялся проклятия Локи сильнее, чем потери шестидесяти четырёх тысяч золотом. Но возможно меньше, чем он боялся открыть дверь в смерть.
Я поднял руку, подошёл к Каре и наклонился поближе, чтобы прошептать на ухо. Чёрт, как же я её хотел, даже здесь, даже мокрую от пота и с подозрительностью в глазах.
– Кара… насколько опасно это проклятье?
Она шагнула назад, положив пальцы мне на грудь.
– Почему Скилфа не забрала ключ у Снорри?
– Э-м-м… – я попытался вспомнить. – Свобода делает мир лучше. Даже если для этого надо позволить глупцам решать, на свою голову – это ведь ты сказала? – Я перевёл взгляд на Снорри. – Она оставила ему ключ, потому что… она мудрая. Или что-то вроде того.
Кара подняла брови.
– Звучит не очень-то правдоподобно, не так ли?
– Скилфа тоже боялась?
– Это ключ Локи. Бога обмана. Грубой силой не решить, кто станет им владеть. Иначе уже много веков назад он стал бы ключом Тора!
– Его можно только отдать, – сказал Снорри. – Олаф Рикесон взял его силой, и проклятие Локи заморозило его армию в десять тысяч человек.
– Так… когда ты дал мне ключ в оливковой роще…
– Да, я доверился другу.
– Чёрт. – Снорри дал мне в руки своё будущее. Столько доверия мне не удержать. Это всё равно что приказать собаке охранять кусок мяса. Это было глупо. – Снорри, ты меня совсем не знаешь. – Отчего-то, даже с шестьюдесятью четырьмя тысячами крон золотом, блестящими в моём воображаемом будущем, я почувствовал себя бедным. Лихорадка, наверное, или отравился ядами от солей нижней шахты.
А может, это было оттого, что Снорри даже не спорил, а просто стоял, как огромный излишне доверчивый придурок, кем он и был, и безрассудно ожидал от меня такого же безрассудства.
– Тридцать две тысячи, лечение, и придурок открывает свою дверь.
– Нет.
– Ой, да ради Бога! Сколько стоит открыть эту проклятую дверь?
– Эту дверь нельзя открывать. Даже если бы ты не взял золота, а лишь предложил мне ключ за то, что я покажу тебе дверь смерти, я бы не решился. Есть причина, по которой призраки моей молодости рассеялись по Аду. Не просто так один из них выступил против вас, когда вы подошли к двери Эридруина. Открывать эту дверь опасно. И ещё опаснее проходить через неё. – Челюсть Келема двигалась, а звук исходил из его шеи. Во рту у него что-то блестело – серебро на чёрной штуке, которая раньше была языком.
– Почему? Какая разница такой мёртвой твари, как ты? – Я даже не хотел, чтобы эта дверь открылась. Понятия не имею, зачем я спорил, вместо того, чтобы раздумывать о том, как довезти моё золото в Красную Марку.
– Я не мёртв. – Келем склонил голову. – Скорее… хорошо законсервирован.
Я стоял, крепко сжимая ключ в руке, смотрел на ведьму, на воина, на мальчика, и на старые кости в кресле. Что-то в свете кристаллов изменилось – едва заметно, как лёгкое дуновение ветра, но я почувствовал.
– Что вы будете делать с ключом, мастер Келем? – спросил я его, и зашагал от одной колонны к другой.
– У меня целый дворец дверей. Совершенно естественно, что мне нужен ключ, который может отпереть любую из них. – Трон Келема повернулся, чтобы он мог меня видеть. – Без ключа открывать такие двери сложно и утомительно, даже опасно, и это может истощить старика вроде меня. Вот эти тринадцать дверей передо мной. Они сложные, но за годы мне удалось открыть все, кроме трёх. Двери во тьму и в свет по-прежнему мне сопротивляются. Но те, с другой стороны, слышат, как я пытаюсь, о да. – Скрежещущий звук, который мог быть смехом. – Они меня боятся, ненавидят, и изо всех сил мне сопротивляются. Тьма знает, что если я контролирую дверь, то я ей владею. И свет тоже это знает. Давным-давно мне сказали, что одна из этих дверей никогда не откроется для меня, и что за ней моя погибель. Сказал мне это сам Локи, отец лжи. И я поверил ему, поскольку он всегда честен. Он гордится этим, зная, что частичная правда ранит сильнее, чем ложь. – Келем махнул высушенной рукой в мою сторону. – Ключ отопрёт двери, и последняя – последнюю я оставлю запертой. Эту я снова запру, так хорошо запру, что её нельзя будет открыть до скончания веков.
Неприятно, когда тот, с кем торгуешься, даёт понять, насколько ценно то, что у тебя есть для него. На рынке мы притворяемся, будто нам плевать, очерняем то, что желаем, оговариваем это. Келем честно сказал мне две вещи. Что я могу доверять его предложению, и что глупо будет отказываться, поскольку так или иначе ключом он завладеет.