– С виду дело плохо. – С виду дело было хуже некуда.
– Да. – Кивнул он. – Возможно, придётся несладко.
Шторм настиг нас за полдня пути от берегов Маладона. Катастрофическая война стихий, которую даже викинги называли штормом. Всё, что я вынес на море до того, на его фоне выглядело мелкими неудобствами. Ветер стал кулаком, а дождь – копьями, которые яростно впивались в плоть. А волны… эти волны будут преследовать меня в кошмарах до того дня, когда их сменит что-нибудь похуже. Море вздымалось вокруг нас. Человек в океане всегда чувствует себя маленьким, но среди огромных волн, способных смести за́мки, понимаешь, что значит быть жучком среди топающих слонов.
Ветер гнал нас, и мы без парусов скользили среди пенных громадин. Только повернись взглянуть на них, и дождь ослепит тебя, и ветер переполнит, если пытаешься закричать. Только отвернись, и придётся сражаться, чтобы сделать вдох – настолько сильно воздух не желал остановиться хоть на миг.
Наверное, Снорри и остальные были заняты. Они явно что-то кричали друг другу и бросались туда-сюда. Не знаю, чем они там занимались. Что бы они не сделали, против такой атаки им нечего было противопоставить. Я же обеими руками цеплялся в мачту, а порой и обеими ногами. Ни одна пара возлюбленных никогда не обнималась так крепко, как я с этим деревянным шестом. И несмотря на волны, которые окатывали меня, пока мои лёгкие бились за каждый вдох, я не разжимал хватку.
Оказалось, что маленькие лодки не так-то просто потопить. Они снова и снова поднимаются, вопреки здравому смыслу и ожиданиям. Мой старший брат, Мартус, лет в десять-одиннадцать часто ходил с друзьями к Моранскому мосту, и мы с Дарином иногда увязывались за ними, чтобы посмотреть. Старшие мальчики плавали на отмелях, или отправлялись на мост и закидывали удочки в Селин. Когда, не поймав рыбы, они начинали скучать, то придумывали всякие проказы. Мартус первым бежал вдоль стены моста со множеством колонн и пи́сал на проходящие лодки, или насмехался над местными, зная, что отцовские стражники его защитят. Отец всегда посылал с Мартусом четверых охранников, поскольку тот был наследником.
Одним прекрасным весенним утром на Моранском мосту Мартус решил организовать имитацию сражения на море. На практике это значило, что они с друзьями притащили на мост большие камни с берега реки и бросали их на проплывавших мимо уток с утятами. Вся штука в том, что очень сложно утопить утёнка камнем. Особенно когда они выплывают из-под моста. Нужно было учесть задержку между криками наблюдателей на другой стороне моста и появлением целей, а ещё точку появления и время броска. Так что почти два часа мы с Дарином смотрели с берега реки, как Мартус сбросил прорву камней, некоторые больше его головы, на вереницы пушистых утят, которых неосмотрительные утки заводили под мост. И, несмотря на огромные всплески со всех сторон, на засасывающую силу тонущих камней и на приличные волны, эти мелкие пушистые сволочи упорно плыли дальше. Непотопляемые шарики жёлтого пуха довели Мартуса до белого каления. Он не потопил ни одного, а когда помчался вниз, чтобы на отмели наброситься на последних утят, из тростника на него набросился рассерженный лебедь, ускользнул от всех четверых охранников и яростным ударом клюва сломал Мартусу запястье. Лучший день в моей жизни!
В любом случае, лодка Кары была похожа на тех утят. Наверное, тут не обошлось без магии, но как бы шторм нас ни швырял, судёнышко оставалось на плаву.
Шторм не прекращался, лишь немного ослабевал, и тут же возрождался, стоило моим надеждам окрепнуть. Но к утру остался лишь проливной дождь со шквалистым ветром. Я задремал в обнимку с мачтой, промокший насквозь и замёрзший. Я знал, что солнце начало взбираться в небо, но мне его не увидеть из-за шторма.
Снова дрожа от лихорадки, я проснулся из-за криков чаек и далёкого грохота бурунов.
– Отвяжи кливер! – Голос Кары.
– Поворачивай! Поворачивай! – Встревоженный голос Снорри.
– Большая идёт! – Туттугу, и, судя по голосу, он устал не меньше меня.
Я поднял голову, отцепил больную руку от мачты и стёр соляную коросту с глаз. Небо было бледно-голубым, с полосками остатков дождевых облаков. Солнце стояло над головой, яркое, но не очень-то тёплое. Я медленно повернулся в сторону носа "Эрренсы", не желая совсем отпускать мачту. Перед нами вперёд катилась волна, а за ней открывалось тёмное побережье из утёсов, покрытых травой и кустарником. А за мысом… ничего… никаких норсийских гор, которые вздымаются в небеса и предлагают проваливать к чёртовой матери. Наконец-то мы добрались до Маладона. Да уж, герцогство довольно дикое, но по крайней мере ему хватает благопристойности не торчать на краю абсурдно крутого склона, и не ютиться на узком берегу между заснеженной возвышенностью и ледяным морем. С моего сердца свалился тяжкий груз.
Несколько восхитительных секунд надежды, а потом я заметил, что от нашего единственного паруса остались только обрывки тряпок, натянутые между баком и мачтой. А потом разглядел, насколько велики те буруны, и насколько сильно пенятся, прежде чем откатиться, открывая чёрные клыки скал. А в следующую секунду нас перевернуло и холодная вода начала заливаться мне в рот. Несколько минут я провёл, в основном дико барахтаясь и хватая ртом воздух между обрушивающимися гребнями волн, которые погружали меня, вертели и крутили и наконец выпускали, только чтобы всё повторилось снова.
Не помню, как в итоге я выбрался на берег – помню только, как с уровня песка увидел Снорри, идущего по берегу в поисках меня. Каким-то образом он сохранил свой топор.
– Маладон, – сказал я, схватив горсть песка, когда викинг поднял меня на ноги. – Я почти готов расцеловать тебя.
– Ошим[8], – сказал Снорри.
– Что? – Я сплюнул песок и попытался сформулировать вопрос лучше. – Что? – спросил я снова. Никто не ездит в Ошим. И на то есть чертовски веская причина.
– Шторм снёс нас к западу. Мы в пятидесяти милях от Маладона. – Снорри надул щёки и посмотрел на море. – Ты в порядке?
Я охлопал себя. Никаких серьёзных ран.
– Нет.
– В порядке. – Снорри отпустил меня, и мне удалось не упасть. – Кара дальше по берегу с Туттом. Он порезал ногу о скалы. Повезло, что не сломал.
– Серьёзно, Ошим?
Снорри кивнул и побрёл обратно. Он шёл там, где волны накатывались на песок, и отпечатки его сапог исчезали прежде, чем он успевал сделать десяток шагов. Я сплюнул изо рта ещё песчинку, если не сказать полноценный камушек, и со вздохом пошёл следом.
Зодчие оставили немало напоминаний о своей эре. Таких напоминаний, которые игнорировать не мог даже кто-то вроде меня, кто исторические книги в основном использовал для ударов по головам принцам помладше. Тот, кто проигнорировал бы границы Обетованной Земли, вскоре обнаружил бы, что его кожа отваливается, а его лицо объедают жуткие монстры. Машина Аномалий[9] в Аттаре, мосты и башни, до сих пор стоящие всему континенту, Хранилище Голосов в Орланте, пузыри времени на Бреммерских склонах, или Последний Воин, попавший в ловушку в Бреттании… всё это отлично известно, но ни от чего по моей спине не бегут такие мурашки, как от Ошимского колеса. Кажется, чуть ли не любая сказка, которую наши няньки рассказывали, чтобы развлечь меня и моих братьев в детстве, происходила в Ошиме. А самые страшные случались возле Колеса. Те сказки, которые требовал рассказывать Мартус, самые кровавые и запутанные, начинались: "Давным-давно, неподалёку от Ошимского Колеса", и дальше оставалось только закрывать руками лицо или затыкать уши. Если подумать, то женщины, которые присматривали за нами в детстве, были злобной кучкой старых ведьм. Надо было их всех повесить, а не позволять присматривать за сыновьями кардинала.
8
Osheim – в оригинале читается как "Осхайм" или даже почти "Осайм". Судя по карте, это явно какое-то искажённое немецкое название – например, в нашем мире в том районе есть город под названием "Остхайм-фор-дер-Рён".