Снорри посмотрел мне в глаза и, прежде чем я успел отвести взгляд, протянул руку для воинского рукопожатия. Я сжал её немного неловко. Костедробительное пожатие, и он отпустил. Туттугу с той же целью протянул свою ладонь куда более обычных размеров.
– Попутного ветра, принц Ялан, и много рыбы тебе. – Мы пожали руки.
– Тебе тоже, Туттугу. И попытайся удерживать его от неприятностей. – Я кивнул на Снорри. – И её. – Я кивнул на Кару. Хотел и ей что-нибудь сказать, но не нашёл подходящих слов, и неуклюже поднялся. – Нет смысла тянуть… как сказала актриса епископу… – Мой конь стоял у корыта на другой стороне двора, и, раз уж мир закружился вокруг меня немного быстрее обычного, я немного постоял, чтобы всё успокоилось. – Прими мой совет: выбрось этот ключ в озеро… – Я помахал пальцами Хеннану, чтобы он поднимался. – Пошли, парень. – И с этими словами я как можно твёрже направился к своему мерину, которого в тот миг решил назвать Нор, в память о коне по имени Рон, который нёс меня большую часть пути на север. Нор везёт меня в противоположном направлении, потому у него должно быть противоположное имя.
Я довольно легко влез в седло и протянул руку Хеннану, чтобы помочь ему подняться. Нога коснулась копья, Гунгнира, замотанного в тряпки и привязанного к боку Нора. Мне пришло в голову, что я мог бы уехать с ним. Надежда всегда опасна, а Туттугу и, возможно, Кара, держатся за это копьё, за эту ложную надежду. Из-за этого копья их появление перед Келемом казалось менее похожим на самоубийство. Без него они, возможно, повернут на последней миле, а то и Снорри свернут с пути.
– Гунгнир! – Туттугу бросился вперёд. Я чуть не ударил Нора пятками по бокам, но в итоге всё-таки отвязал верёвки и взял копьё в руку. Оно трепетало, словно полуживое, и было намного тяжелее, чем ему следовало.
Я бросил копьё Туттугу.
– Осторожнее с ним. Чувствую, оно острое с обоих концов.
С этими мы покончили, отвязали их котомки, я отсалютовал столу и пустил Нора рысью по гравийной дороге в Вермильон.
– Надо было отправиться с ними. – Сказал Хеннан. Его голос дёргался в такт шагов Нора.
– Он собирается попросить безумца в соляных копях показать дверь в смерть и открыть её. Безумца, который отправил за ним убийц. Это похоже на то место, куда надо отправиться?
– Но они же твои друзья.
– Парень, я не могу себе позволить таких друзей. – Слова получились сердитыми. – Это важный урок: научись отпускать людей. Друзья полезны. Но когда у них не остаётся того, что нужно тебе – отмахнись от них.
– Я думал, мы… – В его голосе слышалась боль.
– Это другое, – сказал я. – Не говори глупостей. Мы по-прежнему друзья. А кого ж ещё я буду учить карточным трюкам?
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
После разлуки со Снорри, Туттугу и Карой мы с Хеннаном ехали без разговоров. Я вёл Нора по Аппанской дороге, движение на которой по мере приближения к входу в великий город становилось всё плотнее. Придорожные дома уже были полноценными тавернами или фасадами магазинов, готовыми предложить путнику всё, что он пожелает. Вдали блестящие изгибы Селина отражали и преломляли солнечный свет. Моя голова начинала болеть от жары и вони столицы, доносившейся до нас при малейшем дуновении ветерка.
Ворота Вермильона открыты круглый год. Перед огромными стенами Аппанская дорога ещё четверть мили проходит по пригороду. По краям его, подальше от дороги, стоят ветхие лачуги, а ближе к стенам – более благородные дома: двух- и трёхэтажные строения вперемешку с общественными зданиями и открытыми площадями, усаженными деревьями. Бабушка регулярно издавала объявления, напоминающие здешним обитателям, что дома на этой земле будут сожжены, если городу когда-нибудь придётся обороняться, но каждый год пригород немного расширялся и тянулся всё дальше вдоль пяти дорог, питающих Вермильон.
На огромной надвратной башне, выходившей на север Аппанской дороги, томилась от жары горстка стражников. Другие скрывались в тени стены на нижнем уровне – но эти редко пошевелились бы ради чего-то меньше, чем гружёная телега. Мы с Хеннаном проехали ворота на Но́ре без остановки. Спустя несколько секунд мы уже с грохотом ехали по улице Победы; мимо Главных Старых Конюшен, нынче отданных в общественное пользование; мимо прохладных удовольствий площади Фонтанов, на проспект, обсаженный вишнёвыми деревьями, который вёл к новому собору.
Казалось нереальным, почти сном, что столько времени всё это ждало меня здесь. Пока я дрожал в Суровых Льдах на самом пороге смерти, люди гуляли по улицам, покупали леденцы, смотрели на акробатов, любовались на текущий Селин, играли, любили, напивались… Я проехал три тысячи миль, и здесь, на этом маленьком каменном островке, инкрустированном терракотой, была вся моя жизнь.
Я пустил лошадь со скоростью городского потока и смотрел на такие знакомые и чужие здания, мимо которых мы проезжали.
Из тёмного прохода в заведение Массима за мной с излишним интересом наблюдал темнокожий человек. И тогда в моих мыслях неожиданно замаячил почти забытый Мэрес Аллус, который так долго был абстрактной тревогой. Я тряхнул поводьями и заставил Но́ра шевелить копытами.
– Едем прямо во дворец. – Я-то рассчитывал заглянуть в парочку мест, скинуть пацана, оценить положение дел, но теперь решил, что разузнать всё, что нужно, лучше в безопасности во дворце. Уж лучше дать знать семье о себе, чтобы Мэрес не смог затащить меня в какой-нибудь уединённый склад, где никто и не узнает, что я выжил в пожаре в опере.
Хеннан за моей спиной ничего не сказал. Трудная жизнь в пустошах вокруг Ошимского Колеса может подготовить человека ко многим вещам, но Вермильон не входил в их число. Я чувствовал, как он крутит головой туда-сюда, пытаясь охватить всё вокруг. Мне город казался меньше, чем в воспоминаниях – а Хеннану, должно быть, больше, чем в моих рассказах. Мы строим ожидания на том, что уже знаем. Я надеялся, что парень не окажется навязчивым. Вряд ли можно ожидать, что принц Красной Марки станет присматривать в коридорах власти за нищим парнишкой…
Проезжая по величественным улицам вокруг дворца, мы привлекали любопытные взгляды. Стражники на воротах особняков прищуривали глаза и выпячивали грудь. Служанки, идущие по поручениям, удивлённо таращились. В наряде деревенского помещика я не походил на тех посетителей этих домов, к которым они привыкли, а бледный нищий парнишка за моей спиной добавлял чуток экзотики.
Мы цокали по Королевской дороге, через просторную площадь перед дворцом, и наконец добрались до Эрриковых ворот, через которые когда-то мой пра-пра-прадед Эррик Четвёртый вернулся из имперского порта с головами Тибора Чарла, Элиаса Грегора и Роберта Чёрного – худших пиратских лордов с Пиратских островов всех времён с самых Солнц. Я помнил их имена, потому что Мартус однажды положил под мою кровать три искусно украшенных кочана капусты и заявил, что это отрубленные головы той троицы, взятые с пик на Эрриковых воротах, и если я расскажу о них или попытаюсь сдвинуть, они снова оживут. Сволочь.
Стражники перед Эрриковыми воротами довольно резво вышли вперёд, двое из них готовы были меня прогнать, а третий стоял позади, опустив пику. Лучники на привратных башнях тоже проявили интерес. Эрриковы ворота предназначены для визитов высочайших сановников и королевских особ, так что их редко открывали.
– Назад. Если у вас есть дело во дворце, вам придётся пройти в поварскую дверь, за старым замком. Понятно? – Он указал пальцем на Марсельскую башню.
Тут мне пришло в голову, что надо было купить капюшон, чтобы драматично откинуть его и представиться. А получилось, я начал с того, что меня уже не узнали.