– Март. – Красная Королева опустила руку и посмотрела на седовласую женщину справа от трона. – Организуй сотню всадников. Отправь их привезти сюда норсийца. Его сложно с кем-то спутать: ростом в шесть футов, чёрные волосы и борода, бледная кожа. Так ведь, мальчик?
Меня снова понизили до "мальчика". Я поднялся и отряхнул плащ.
– Да. Он путешествует с толстым рыжим викингом и светловолосой вёльвой с Крайнего Севера.
– Ещё лучше. Раскинь сети пошире. Не упусти его.
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Бабушка отпустила меня из тронного зала без формальностей, как и своих придворных ранее. Короткая прогулка, три двери, закрывшихся за мной, и я снова оказался на палящем солнце жаркого полудня Красной Марки. Никаких обязанностей, требований, никакой ответственности…
– Хеннан! – вспомнил я о мальчишке и с удивлением обнаружил, что эта мысль дала мне ощущение цели, которому я обрадовался.
– Балесса! – Вернувшись в чуть более прохладные пределы Римского Зала, я отправился искать Хеннана, а это означало, что сперва надо найти Балессу. Бесстрашная хозяйка отцовских владений знала, где лежит каждая булавка. – Балесса! – Я кричал и шагал по комнатам первого этажа и, устав, тяжело опустился в кожаное кресло в рабочем кабинете отца. На полках стояло бесчисленное количество ценных томов по теологии. Книги меня мало интересовали, кроме двенадцатитомника святого Проктора-Малера, в котором отец прятал виски – два длинных глиняных кувшина, покрытых соляной глазурью, плотно закупоренных. А ещё на верхних полках стояли книги "Дорога на Небеса", и "Спасение падших, по одной душе за раз", и прочих в том же духе, гравюры в которых были, наверное, самыми порнографическими из тех, что можно отыскать в городе.
– Джейн! – Я заметил горничную, которая пыталась незаметно прошмыгнуть.
– Да, принц Ялан? – Она выпрямилась и посмотрела на меня.
– Не могла бы ты привести сюда Балессу? Мне надо разузнать про мальчишку.
– Сэр, вы имеете в виду Хеннана?
– Его самого. Мелкий такой. Грязный. Где он?
– Сэр, он сбежал. Балесса поручила ему работу в огороде, и спустя час он исчез.
– Исчез? – Я встал со стула. – Куда исчез?
Джейн почти высокомерно подняла плечи.
– Не знаю, сэр.
– Проклятье! Скажи Толстому Неду, я хочу, чтобы мальчишку нашли. Он не мог убежать далеко. – Хотя на самом деле он мог сбежать уже очень далеко. Во дворец трудно попасть. А выбраться из него намного проще, если только не тащишь кучу ценностей.
Джейн ушла разыскивать Неда – совсем не спеша, следует добавить. Я вздохнул и взял книгу со стола отца, чтобы отвлечься. Хеннан, должно быть, помчится за Снорри, направившись на юг по Аппанской дороге там, где она выходит к Речным воротам. Если повезёт, он увидит всадников, тащащих остальных назад, и последует за ними. Мне не хотелось объяснять Снорри отсутствие парня. Особенно после того, как бабушка заберёт у него ключ.
Ещё некоторое время я смотрел на корешки книг, снова вздохнул и пошёл проверить сейф в углу, надеясь отыскать несколько монет. Разумеется, он был заперт, но я давным-давно разобрался, как обмануть механизм. Требовался согнутый гвоздь и терпение. Оказалось, что моих запасов терпения для этой задачи маловато, но согнутого гвоздя и раздражённых ругательств тоже вполне достаточно.
– Вот ведь хрень. – К моему разочарованию, монет в сейфе не оказалось, хотя, подняв кардинальскую накидку, я обнаружил неожиданное сокровище. Там лежали завёрнутые в бархат отцовский фон и священный камень. Два атрибута его должности, важнее которых была только кардинальская печать. Фон представлял собой тонкую помятую табличку из пластика и стекла, которая легко ложилась в руку. Эту штуку удерживало сплетение серебряной проволоки, не дававшее вывалиться тёмному растрескавшемуся стеклу. Священники говорили, что Зодчие при помощи таких устройств могли разговаривать с кем угодно и призывать знания великих древних библиотек всего мира. Духовенство же использовало свои фоны для более набожных целей, ускоряя молитвы к Богу и, как они заявляли, слушая его ответы. Я несколько раз слушал это устройство, но никакой связи не почувствовал.
Священный камень выглядел точь-в-точь как маленький железный ананас. Его поверхность разделялась глубокими пазами на квадраты, и к боку крепко прижималась тусклая ручка или рычаг из серебристой стали. В древние времена ананас всегда был символом гостеприимства, хотя церковь использовала эти предметы другим способом. Видимо, каждому ученику-теологу из хорошей семьи, предназначенному для высшей должности, в начале обучения выдавался священный камень, и запрещалось тянуть за рычаг под угрозой отлучения от церкви. Они называли это испытанием послушания. Я называл это испытанием любопытства. Явно церкви нужны были епископы, у которых так мало воображения, что им не хочется исследовать и задавать вопросы.
Я поигрался с этой штукой. Кто без греха, пусть первый бросит камень… и отложил, зная, что отец лишит меня наследства, если я сломаю эту штуку. Сокровища, но к сожалению слишком ценные и их слишком сложно заложить. Я кратко поразмыслил об их значении. Как правило, отец никогда не выпускал их из вида. Возможно, он боялся, что если возьмёт их в Рим, то папесса заберёт их в качестве взыскания за плохое исполнение служебных обязанностей.
Я закрыл сейф и вернулся на своё место, выбрав с полки книгу наугад. "Блудный Сын". Библейские истории не самая сильная моя сторона, но я чувствовал, что блудный сын по возвращении пировал и праздновал, а не просто занимал место. А я, несмотря на все свои настоящие достижения, получил лишь табличку снаружи на фамильной церкви и выговор за то, что не стал сражаться с гигантской норсийской машиной убийства за предмет, о котором даже не знал, что он нужен бабушке. Прибавьте к этому Мишу, которая вышла замуж за недостойного Дарина, Шараль, помолвленную с человеком, который хотел порезать меня на куски, и сбежавшего Хеннана – будто бы ходить по пыли приятнее, чем жить во дворце в Вермильоне.
– Пора наружу. – И я бросил книгу. Моя жизнь в Вермильоне всегда была сосредоточена на его самых нездоровых точках: бойцовских ямах, притонах, скачках, борделях…
Сначала в свои покои, найти что-нибудь подходящее для выхода в город. В моих комнатах оказался жуткий бардак, и я поджал губы. Было вполне вероятно, что я оставил свои вещи разбросанными, когда уходил, но я ожидал, что их приберёт… кто-нибудь. Я точно не знал, кто занимается подобным, но кто-то же занимался. Всегда. Я пометил себе пожаловаться на этот счёт Балессе. Выглядело так, словно кто-то обыскивал мои вещи… Пожав плечами, я выбрал прекрасный камзол, бархатные панталоны с разрезами, открывающими алую подкладку, тёмную дорогую накидку с серебряной пряжкой. Взгляд в зеркало. Восхитительно. Пора идти.
В караулке я разбудил двух стариков, которых отец назначил для моей личной защиты: Ронар и Тодд, оба ветераны каких-то войн, о которых не пели песен. Никогда не спрашивал их фамилий. Они поднялись, поворчав, и загрохотали вслед за мной, словно это было каким-то жутким штрафным заданием после шести месяцев, проведённых за игрой в баттамон в казармах.
Из Римского зала я направился в гостевой комплекс, собрать своих старых друганов. Прошёл через Поле – двор с дурацким названием, на котором в юности провёл много несчастных часов, тренируясь всем воинским искусствам. Миновал дядю Гертета, почти затерявшегося среди своей свиты. Ему было за пятьдесят, и в свои годы он выглядел неважно. Он представлял собой кричащую фигуру в закрытом кителе, прошитом таким количеством золотой нити, которого хватило бы, чтобы основать сиротский приют. В свите я заметил кузенов Роланда и Ротуса, но ни один не бросил на меня и взгляда. Похоже, они шли со стороны Внутреннего дворца – возможно, это был очередной формальный визит, во время которого наиболее невероятный наследник проверял, вдруг его мать уже оказала ему любезность и померла.