Грегори церемонно поклонился мне.
– Шараль помолвлена с добрым графом. Уверен, когда он услышит, как вы навязывали своё распутство моей сестре, не оставив ей возможности сопротивляться, он тоже пожелает сатисфакции своей чести … И, полагаю, когда вас вызовет граф, вы уже не сможете прятаться за юбки последнего короля Голлота.
Грегори в последний раз поклонился трону и зашагал прочь.
Только с уходом Грегори я заметил Молчаливую Сестру, стоявшую в самой глубокой тени слева от огромных бронзовых дверей – бледная как кость, замотанная в одежду, которую будто бы намочили и высушили, так что она стала похожа на вторую сморщенную кожу.
– Итак, мальчик Реймонда. – Голос бабушки повернул меня обратно к трону. – Так где ты был?
Я посмотрел на неё, сидевшую в ярде надо мной на помосте, и встретился с ней взглядом. Там сидела Алиса – та же девушка из замка Амерот, начавшая осаду с убийства своей младшей сестры, которое она назвала милосердием, а закончила, купаясь в крови посреди останков своих врагов – конечно, с маленькой помощью своей старшей сестры. Разумеется, пять десятков лет под солнцем Красной Марки натянули её плоть на кости, выжгли кожу в плотные морщины, но в её глазах виднелись всё те же безжалостные размышления. Мне ничего не получить от неё, если она решит, что я слаб. Ничего, если она учует запах моего страха.
– Снова язык проглотил, мальчик? – Бабушка прищурилась, тонкие губы неодобрительно вытянулись в ещё более тонкую линию.
Я сглотнул и постарался вспомнить каждый удар, который претерпел с той ночи, как покинул город, каждую невзгоду, каждый излишний миг ужаса.
– Я был там, куда меня послала двоюродная бабушка. – Я обернулся, указывая на Молчаливую Сестру у входа. Она подняла брови и невесело ухмыльнулась. Её слепой глаз почти светился на затенённом лице.
– Хмм. – Донеслось ворчание из горла Красной Королевы. – Вон. – Она махнула людям за моей спиной.
Лорды, леди, торговцы и бароны отлично знали, что нельзя протестовать или мешкать и кротко зашаркали прочь под её взглядом.
Двери за ними закрылись с лязгом, прозвучавшим как погребальный колокол.
– А у тебя острый глаз, мальчик. – Она уставилась на свою ладонь, лежавшую на ручке трона.
Большую часть жизни я до жути боялся тронного зала, и всякий раз, бывая здесь, страстно хотел уйти как можно скорее и по возможности без шумихи. Но сейчас, хоть каждый мой нерв взывал к возможности сбежать, я пришёл по своей воле и спровоцировал Красную Королеву на частную аудиенцию. Я указал на Молчаливую Сестру и рассказал её секрет. Пот лился с меня ручьями по рёбрам, но я вспомнил, как мать стояла перед старухой, и как умерла двумя часами позже, не от гнева бабушки, а из-за её неудачи.
– Да. У меня острый глаз. – Я взглянул на неё, но она продолжала смотреть на ладонь, словно читала что-то по линиям на ней. – Настолько острый, что я посмотрел на вас в замке Амерот, с Улламером.
Королева подняла брови, словно моя дерзость её ошеломила, а потом фыркнула.
– Эту историю поют в тавернах по всей стране. Её даже в Словене поют!
– Я видел вас в комнате под цитаделью, – сказал я. – Среди ваших лучших войск.
Она пожала плечами.
– Там кроме цитадели ничего не осталось. Любой дурак тебе скажет, что выжившие собрались там.
– Я видел машину, и слышал, как она говорила. И видел время-звезду, горящую синим цветом.
Она сомкнула ладонь в кулак.
– И кто показал тебе всё это? Может, Скилфа? В ледяном отражении?
– Я показал это сам себе. Это записано в моей крови. – Я обернулся посмотреть на старую ведьму у двери. Она не двинулась, но уже не улыбалась. – И я видел, как умерла моя сестра. В ней была вся магия, которую вы искали во мне… но Синяя Госпожа украла у вас этот шанс. Эдрис Дин украл. Почему вы не убили его за это? Сейчас он работает на Мёртвого Короля… почему вы не протянули руку и… – Я изобразил руками скручивающее движение. – Почему она этого не сделала? – Я указал на Молчаливую Сестру, но обнаружил, что та исчезла.
– Эдрис Дин по-прежнему работает на Синюю Госпожу, – сказала королева. – Как и многие другие.
– Но Мёртвый Король…
– Мёртвый Король как лесной пожар, а Синяя Госпожа в своих целях направляет его пламя туда-сюда. Сотня думает, что война ведётся за Империю, но те, кто стоят за этим, знают, что на кону гораздо более важные вещи.
Я попытался представить себе вещи важнее, чем целая империя. И мне не удалось. Меня даже не интересовала империя, разрушенная или не разрушенная. Я хотел лишь, чтобы мир катился по своей весёлой дорожке, как всю мою прошлую жизнь, и обеспечил мне беззаботный средний возраст и удобное старческое слабоумие, чтобы я мог тратить понапрасну отведённое мне время, как потратил понапрасну свою юность. Я даже не хотел быть королём Красной Марки, несмотря на все мои стоны. Просто дайте мне пятьдесят тысяч золотом, особняк и беговых лошадей, и я больше никого не побеспокою. Из богатого распутного юноши я стану до одури богатым распутным стариком, с милой и любезной молодой жёнушкой и с кучей светловолосых сыновей, которые найдут чем занять милых и любезных юных горничных. А когда возраст даст о себе знать, я полезу в бутылку, прямо как дорогой папочка. И только одно пятно оставалось на сияющем воображаемом горизонте моего будущего…