Выбрать главу

Мёртвым Туттугу казался меньше, чем был при жизни. Вес, который он, несмотря на скудные рационы, пронёс через замороженную тундру и широкие океаны, в Башне сошёл с него меньше чем за неделю. Ему срезали бороду, оставив только клочки посреди ободранной плоти. Он лежал на столе, на котором его пытали, всё ещё привязанный за руки и за ноги. И отметины от раскалённого железа виднелись на его руках, на животе и на бёдрах. Жаровня ещё дымилась, три железных прута с завёрнутыми в ткань рукоятками торчали из маленькой корзины с углями. Они были готовы, ждали только разрешения и немедленно приступили к работе.

Я стоял, глупо оглядываясь, не зная, что делать. В остальном комната была почти пустой: разбитый кувшин для воды на полу, ведро в углу. И очень странно в этом окружении выглядело зеркало в деревянной рамке, висевшее на цепи над столом – тусклое и дешёвое, но совершенно неуместное.

Вокруг головы Туттугу собралась лужица крови из перерезанного горла. Она впиталась в рыжие завитки его волос и капала в щели между досками на плиты пола. Когда мы вошли в Башню, он был ещё жив…

– Хеннан! – Я развернулся.

Эдрис уже схватил парня, прижав меч к его шее, другой рукой держа его за волосы. Они стояли напротив двери у стены коридора.

– Ты спрятался в другой камере… – Я должен был бояться за себя, сердиться на Туттугу или беспокоиться за ребёнка, но отчего-то ни одна из этих эмоций не приходила, словно часть меня, отвечавшая за подобное, устала и отправилась домой спать.

– Так и есть. – Кивнул Эдрис.

Раньше я не видел мёртвого друга. Мёртвых людей я видел немало, и некоторые из них мне нравились. Арне Востроглазый и близнецы мне нравились. Но Туттугу, простолюдин и иностранец, стал другом. И теперь, когда он умер, я готов был признать это.

– Отпусти парня. – Я поднял меч. Эдрис держал у шеи Хеннана покрытый рунами и запятнанный некромантией клинок, который был значительно длиннее, чем у моего меча, но сложно сказать, какое преимущество это дало бы в узком коридоре. – Отпусти его.

– Отпущу, – кивнул Эдрис с кривой усмешкой на тонких губах, – наверняка. Только сначала отдай мне ключ, о котором все говорят, ага?

Я смотрел на его лицо, по которому метались тени. В полумраке были видны его серые шрамы, которые с годами не исчезли, а только огрубели. Я поставил фонарь, держась вне досягаемости Эдриса, и нашарил в кармане ключ. Как только мои пальцы его коснулись, вокруг лица Эдриса запульсировало более молодое лицо – то, которое у него было, когда он убил мою мать, мою сестру внутри неё и вонзил тот же клинок мне в грудь. Всего лишь на один удар сердца. Только его глаза оставались неизменными.

Я вытащил ключ – кусок черноты в форме ключа, прорезь в ночь на ткани мира. Норсийцы называли его ключом Локи, а христиане – ключом Дьявола, и оба названия сулили только хитрости, обманы и проклятие. Ключ Лжеца.

Эдрис расплылся в улыбке, демонстрируя зубы.

– Отдай мальчишке. Как только мы пройдём мимо того, что производит там внизу этот грохот, я заберу ключ и отпущу парня.

У некоторых жажда мести может быть такой сильной, что будет заводить их из одной опасности в другую – она может захватить их, как нестерпимый свет, горящий ярче всех, от которого человек слеп к опасности, глух к осторожности. Кто-то называет таких людей храбрыми. Я называю их шутами. Я и самого себя считал принцем шутов за то, что гнев вообще завёл меня в Башню, вопреки всем доводам разума. А теперь, несмотря на то, что позади меня лежал мёртвый Туттугу, а передо мной стоял его убийца, весь гнев во мне погас, словно пламя. Острый клинок у горла Хеннана отразил свет и привлёк моё внимание. Тени очерчивали туго натянутые под кожей сухожилия, вены, выпуклость шеи. Я знал, какой урон может нанести одно быстрое движение стали. Эдрис вскрыл горло моей матери одним экономным взмахом, как мясник, режущий свинью. И с тем же безразличием. Тем же самым лезвием.

– Ну что, принц Ялан? – Эдрис поднёс клинок ближе, держа руку на затылке мальчишки, чтобы сильнее прижать его к лезвию.

Мне хотелось лишь оказаться где-нибудь в другом месте, за много миль отсюда, на спине отличной лошади, мчащей меня домой.

– Вот. – Я подошёл к ним, протянув ключ. – Бери.