– Снорри Снагасон. Я слышал, хардассцы покончили с ундорет. Нож в спину тёмной ночью? – Старик Хродсон неспешно отмерял слова, и возраст скрипел в каждом слоге. Рядом с ним на стуле поменьше сидел молодой Хродсон – среброволосый мужчина шестидесяти зим от роду. По бокам от них стояли почётные стражники в кольчугах и мехах, с длинными топорами на плечах. И в прошлый раз, как Снорри здесь был – наверное, лет пять назад, – Два Хродсона сидели здесь и смотрели на свой город и на серое море.
– Только двое выжило, – сказал Снорри. Я и Олаф Арнссон, известный как Туттугу.
Старший Хродсон наклонился вперёд и откашлялся тёмной мокротой, сплюнув её на доски.
– Тьфу на Хардассу. Пусть Один дарует тебе возмездие, а Тор – силы его осуществить.
Снорри ударил себя кулаком по груди, хотя эти слова его совсем не утешили. Да, Тор – бог силы и войны, а Один – бог мудрости. Но иногда Снорри думал: не Локи ли, бог-обманщик, стоит за тем, что разворачивается. Ложь может проникать глубже, чем сила или мудрость. И разве мир не похож на горькую шутку? А вдруг и сами боги попались в западню величайшего обмана Локи, кульминацией которого окажется Рагнарёк.
– Я ищу мудрости, – сказал он.
– Что ж, – проговорил Старик Хродсон. – Всегда есть жрецы.
Все засмеялись, даже почётные стражники.
– Ну а на самом деле, – впервые заговорил младший Хродсон. – Мой отец может дать совет о войне, урожае, торговле или рыбалке. Ты говоришь о мудрости этого мира, или другого?
– Обоих понемногу, – признал Снорри.
– Экатри. – Кивнул Старик Хродсон. – Она вернулась. Найдёшь её зимовку у водопадов на южной стороне, в трёх милях от фьорда. В её рунах больше толку, чем в дыме и железных колокольчиках жрецов с их бесконечной болтовнёй об Асгарде.
Сын кивнул, и Снорри попрощался. Когда он оглянулся, оба мужчины сидели в точности так же, как и пять лет назад, глядя на море.
Спустя час Снорри добрался до ведьминой хижины – маленького круглого дома из брёвен, с крышей из вереска и шкур, над которой из центра поднималась тонкая струйка дыма. Лёд до сих пор окаймлял водопад, который обрушивался позади хижины тонким бесконечным потоком, белые струи падали через туман над водопадным озером
Снорри содрогнулся, проходя по каменистой тропинке до дверей Экатри. В воздухе чувствовалась старая магия, ни хорошая, ни плохая – магия земли, у которой не было любви к человеку. Он помедлил, чтобы прочесть руны на двери. "Магия" и "Женщина". То есть, вёльва. Он постучал и, ничего не услышав, толкнул дверь.
Экатри сидела на расстеленных шкурах, почти затерявшись под кучей заплатанных одеял. Она наблюдала за ним одним тёмным глазом и пустой слезящейся глазницей.
– Ну, заходи. Ясно же, что "нет" ты за ответ не воспримешь.
Снорри низко наклонился, чтобы не задеть сначала за дверной косяк, а потом – за травы, свисавшие с крыши сухими пучками. От маленького огонька вверх поднимались завитки дыма и уходили в дымоход в крыше, наполняя комнату ароматом лаванды и сосны, почти скрывая запах гниения.
– Садись, дитя.
Снорри сел, не обидевшись. Экатри выглядела лет на сто, иссохшая и скрюченная, как дерево на вершине утёса.
– Ну? Ждёшь, что я угадаю? – Экатри сунула когтистую руку в миску перед собой и бросила щепотку порошка в угли, добавив тёмный завиток в поднимающийся дым.
– Зимой в Тронд явились убийцы. Они пришли за мной. Я хочу узнать, кто их послал.
– Ты их не спросил?
– Двоих пришлось убить. Последнего я обезвредил, но не смог заставить говорить.
– Пытать кишка тонка, ундорет?
– У него не было рта.
– Действительно, странное создание. – Экатри вытащила из-под одеяла стеклянную банку – северянам такую штуку явно было не сделать. Вещь Зодчих, в которой плавало, медленно поворачиваясь в зеленоватой жидкости, глазное яблоко. Может, глаз самой ведьмы.
– У них была оливковая кожа, и они казались людьми во всех отношениях, за исключением отсутствия рта, а ещё безбожной быстроты. – Снорри вытащил из кармана золотую монету. – Может, из Флоренции. При них была кровавая плата, флоринами.