– Ты выглядишь… лучше, – сказал я Снорри.
– Я чувствую себя лучше. – Он похлопал себя по боку.
– Здесь любая магия усиливается, – откликнулась Кара, не оборачиваясь. – Быстрее отвечает на волю. Здесь Снорри проще сопротивляться зову Келема, и свет в нём сражается с ядом. – Она догнала нас, глянув на меня. – Но для заклинаний это плохое место. Всё равно, что разводить костёр на сеновале. – Я подумал, не упоминал ли Снорри при ней Харроухейм.
– А вообще, что значит "колесо"? Какой-то механизм? – Я представил себе огромное крутящееся колесо, такое зубчатое, как оборудование на водяной мельнице.
– Из живых никто его не видел, даже аномаги, которые живут к нему как можно ближе. Саги утверждают, что это труп бога, Гефестура – не из Асгарда, а чужака, скитальца. Кузнеца, который выковал оружие для Тора и Одина. Говорят, он лежит там и гниёт, а магия творения сочится из него, по мере того, как разлагается его плоть. – Кара глянула на меня, словно оценивая мою реакцию.
Я невозмутимо шёл дальше. Я давно понял, что язычники обидчивы, когда смеёшься над их байками.
– Так говорят жрецы. А во что верят вёльвы?
– В библиотеке короля Хагара на Айсфьяре есть остатки книг, скопированных прямо с работ самих Зодчих. Как я понимаю, в них говорится, что Колесо – это комплекс зданий над огромным подземным кольцом, каменным тоннелем длиной во много миль, ведущим в никуда. Это место, где Зодчие увидели новую правду.
Я задумался над этими словами, и следующий час шёл в тишине. Представлял себе пламенеющее кольцо тайн Зодчих, разглядывал его внутренним взором, пытаясь в то же время игнорировать каждый новый волдырь на ногах. Не таким болезненным, как волдыри, но отчего-то более огорчительным оказалось осознание, что каждый шаг приближает нас к Колесу, мир становится всё более хрупким, его кожа всё сильнее натягивается на кости, вот-вот внезапно и без предупреждения порвётся, а мы все полетим во что-то новое и гораздо, гораздо худшее.
– Смотрите! – крикнул Туттугу, который шёл позади, но указывал вперёд.
Прищурившись, я посмотрел на тёмную точку в небольшой долине перед нами.
– Не думал, что в Ошиме кто-то живёт.
– Болван, в Ошиме живёт полно народу. – И Снорри собрался шутливо ударить меня по плечу, отчего моя рука онемела бы на следующие шесть часов. Впрочем, он помедлил, почувствовав старую магию, которая яростно затрещала у него между костяшек пальцев и у меня вдоль бока. – Большинство из них живут далеко на юге, в городе Ош, но фермы есть повсюду.
Я осмотрелся по сторонам.
– А что именно здесь выращивают? Камни? Траву?
– Коз. – Кара указала на какие-то бурые точки поблизости. – Коз и овец.
Мы поспешили по долине в сторону одинокой лачуги. Где-то на задворках моего разума Аслауг шептала, что Снорри поднял на меня руку, и снова оскорбил меня в лицо. Варвар-простолюдин оскорбляет принца Марки…
Приблизившись, мы увидели, что строение – это каменный круглый дом, с крышей из сушёного вереска и тростника. Не считая сарая, который ещё через зиму сараем быть перестанет, и стены сухой кладки для защиты скотины от снега, не было никаких пристроек, и в поле зрения не стояло никаких других жилищ.
Горстка шелудивых коз заблеяла при нашем приближении, причём одна была на крыше. Из бревна перед дверью торчал топор. Место казалось заброшенным.
– Посмотрим, не оставили ли там каких-нибудь шкур. – Я кивнул на дверь, когда Туттугу остановился возле нас. – Я замерзаю. – Моя одежда так и не просохла, и плохо спасала от ветра.
Туттугу посмотрел на Снорри, который пожал плечами и пошёл к двери.
– Эй! Есть кто дома? – Снорри помедлил, словно что-то услышал, хотя я не мог расслышать ничего, кроме козы на крыше, которая блеяла так, словно не знала, как спуститься.
Снорри подошёл к входу. А потом отступил назад. За ним из дома высунулись длинные зубья какого-то фермерского инструмента.
– Я здесь один, и ничего нужного для вас у меня нету. – Голос был хриплым от старости. – А ещё нету желания впускать вас, что б вы тут всё забрали. – Дюйм за дюймом показалось древко, а за ним, наконец, и старик – высокий, но сгорбленный. Его волосы, брови и короткая борода были белыми, как снег, но такими густыми, словно оттепель могла вернуть ему молодость.