– Я ничего не знаю об Анкрате. И мой сын – не какая-то пешка на вашей игральной доске! – Проявляется гнев матери. Если Красная Королева и пугает её, она этого не показывает. Она дочь короля. По ночам она поёт мне песни своей родины, о мраморных дворцах, украшенных драгоценными камнями, где расхаживают павлины, а перед воротами лежат тигры, и стоит аромат пряностей. – Ялан вам не игрушка, а я не племенная кобыла, которую вы купили на рынке. Мой отец…
– Ты именно племенная кобыла, моя дорогая. Твой монарший отец продал тебя на запад. Раджа Варма взял мои рубины и серебро, а не заплатил приданое золотом по твоему весу какому-нибудь местному сатрапу, как поступил бы, не заметив в тебе то, что так ценно для меня. И я заплатила эту цену, поскольку во многих вариантах будущего твой ребёнок стоит по правую руку императора, разоряя его врагов и восстанавливая его на троне.
– Вы… – Я убираю ухо от толстой двери, и от остальной части фразы могу разобрать лишь сердитый, но смутный отказ. Какой-то холодный ужас заставил меня прекратить подслушивать. А теперь этот ужас разворачивает меня в сторону арки и лестницы за ней – словно мне на шею легла рука с ледяными пальцами.
Она стоит на верхней ступени: тощая как кость, бледная как кость, мертвенная кожа вокруг рта сморщилась в некое подобие жуткой улыбки. Сложно сказать, какого цвета у неё глаза, только один из них слепой, а второй – словно омут. Брызги солнца играют на полу, на стене, на стульях, но арка, где она стоит, так глубоко в тени, что почти кажется игрой света.
Я бегу. В этом мы с мальчиком единодушны. Один быстрый удар, и стул скользит по плитам пола. Я мчусь за ним, а когда стул останавливается, я уже поднимаюсь на него и взбираюсь. Страх меня подгоняет, шаг – и я на сидении, другой – и я на спинке, а когда стул падает, я бросаюсь в сторону окна. В западном шпиле я раньше не бывал, зато бывал в восточном. Юный Ялан решает, что они одинаковые. Я молюсь об этом.
Пока рос, я научился многого бояться. Почти всего, наверное. Но высота до сих пор вызывает во мне трепет. Пролетев в окно, я цепляюсь за камни, ноги ищут карниз, который должен быть внизу чуть левее. Мальчик, не глядя, съезжает ниже, и край окна проскальзывает под его ладонями. Мы стоим, прижавшись к внешней стене, подоконник над нашей головой, руки широко раскинуты и прижаты к камням, нас держит лишь трёхдюймовый карниз.
Мало-помалу я заворачиваю за горгулью – близнеца уродливого демона, наблюдающего за королевством с восточного шпиля, прямо под самым верхним окном. На обоих шпилях по нисходящей спирали установлено несколько таких демонов, все одинаковой формы, но разные, как люди, и у каждого есть двойник в соответствующей точке на другом шпиле. Их лица я знаю лучше, чем лица своих немногочисленных кузенов. Мои пальцы дрожат, но это дрожь от страха перед слепой на один глаз женщиной, а не перед обрывом подо мной.
С карниза я падаю на горгулью, соскальзываю мимо рогов и шипов, дотягиваюсь до карниза, по кругу добираюсь до следующей скульптуры, и снова падаю. Так я и обнаружил старика в башне – только тогда я карабкался вверх, и был почти на год моложе. Просто чудо, что я не умер.
Двоюродный дедушка Гариус живёт (или его держат) в восточном шпиле. Когда я впервые туда взобрался, я был ещё слишком мал, чтобы осознавать опасность. И к тому же шпили были просто созданы для того, чтобы по ним взбираться. Мало в империи найдётся башен с таким количеством опор для рук и ног, с таким множеством украшений, размещённых на удобных интервалах. Выглядело как приглашение. И даже в самые ранние годы я был одержим побегом. Стоило только охранникам и нянькам Римского Зала отвернуться от меня больше чем на секунду, как я сбегал, прятался, карабкался, изучая все входы и выходы. Любое окно на высоте меня привлекало. Кроме одного на западном шпиле – то всегда выглядело как распахнутая пасть, только и ждущая, когда я в неё залезу.
Я добираюсь до крыши дворца и мчусь вверх по черепичному уклону, через насечку на гребне, и вниз, к восточному шпилю. Тёмные плитки обжигающе горячие и жгут ладони. Я пытаюсь не прикасаться к ним руками и ногами и съезжаю на заднице, чувствуя жар даже сквозь штаны. Потные ладони не могут удержаться за плитки. Я скольжу быстрее, ударяясь по ним спиной, схватиться не за что. Неверно рассчитанное усилие вместо того, чтобы замедлить, поворачивает меня вбок, и спустя миг я уже кувыркаюсь, качусь по крыше в сторону обрыва. Руки молотят, мир расплывается, я кричу.
Бум. Что-то жёсткое остановило моё падение, одним болезненным ударом забрав всю инерцию, приданную мне склоном. Удар обернул меня вокруг неподвижного предмета, остановившего падение, и теперь я лежал и стонал. Почему-то я запутался в старом одеяле – в мокром старом одеяле – и, похоже, шёл дождь.