– Есть хочешь? – Снорри вытащил полоски сушёного мяса и протянул их мне.
Я потёр живот.
– Не это. – Но всё равно взял их и начал жевать, тут же обнаружив, что слова "хочу есть" не в силах описать мой голод. Чтобы прожевать сушёное мясо, жевать пришлось долго, так что на некоторое время я был занят. Я называю его мясом, а не говядиной, свининой или олениной, потому что по мясу, напичканному специями от порчи, уже совершенно невозможно определить, какое животное погибло, чтобы его полоска попала тебе в руку. Возможно, осёл. На вкус похоже на кожу, которую несколько жарких недель носили на ногах в качестве обуви. И по структуре тоже. – Ещё есть?
– Так где мы?
Всю ночь я притворялся слабым и планировал притворяться, пока тролли будут меня тащить. Волокушу не назовёшь королевским экипажем, но это лучше, чем идти пешком. Но сейчас, с рассветом, когда тролли разбрелись по лесу на охоту, а Снорри повесил на ветках непромокаемую ткань, которая частично спасала от непогоды, я начал больше интересоваться происходящим.
– Центральный Геллет. – Кара села на корточки рядом со мной. Поблизости на бревне сидел Туттугу и поддерживал небольшой костерок, над которым в котелке, висевшем на железном треножнике, кипела похлёбка. – Если верить Горготу, можно пройти из одного конца страны в другой, не выходя из лесов. И это неплохо. На этих землях сейчас беспорядки, повсюду мародёрствуют армейские отряды, дерутся рекруты, призванные десятками разных аристократов. У горы Хонас было какое-то бедствие – говорят, герцог умер, и вся его армия сгорела…
– Гора Хонас? – Никогда о такой не слышал. Но знал, что герцог мой родственник, хотя и дальний. – Сгорела, говоришь? Чертовски глупо с его стороны лезть в вулкан!
– Это не вулкан. На этой горе был построен его замок. Какое-то древнее оружие взорвало всю гору. Огромные площади леса к северу испепелены, и на многие мили от них умирают деревья. Пока ты спал, мы два дня шли среди мёртвых деревьев. Горгот сказал, это работа Йорга Анкрата.
– Боже. – Я вспомнил, как королева Сарет подговаривала меня вызвать мелкого ублюдка на дуэль. Только он был не таким уж мелким: шестифутовый убийца, холодный как камень, в свои четырнадцать выглядящий на сорок. – Сколько осталось до Роны?
– Меньше недели. Город Дидорф меньше чем в десяти милях. Мы отлично продвигаемся.
– Хмм. – На самом деле меня не сильно волновало, где мы. Больше всего меня заботило, насколько далеко мы от цивилизации. Все мокрые леса очень похожи друг на друга – будь то лес, в котором обитают охотящиеся на трюфели тертанские крестьяне, геллетские углежоги, ронские дровосеки или очаровательно неотёсанные лесники Красной Марки. На мой взгляд, все они могли убираться ко всем чертям. – Это заклятье, которое ты на меня наложила…
– Заклинание, которое ты умолял меня наложить, – прервала Кара. – Да. Так что с ним?
– Я был близко. Очень близко. Прямо перед тем, как эти тролли попытались меня убить… – Я понизил голос и заговорил серьёзно. – Мне снились вещи, которых я не помнил, но помню теперь. И я подобрался близко к тому дню, когда она умерла. Летом, когда мне исполнилось восемь. Возможно, мне снился тот самый день. – Я взял руку Кары, она вздрогнула, но руку не вырвала. – Как мне туда вернуться? Мне нужно это закончить. – Не могу отрицать, в голову мне приходила и мысль, что я могу проспать всю дорогу через Геллет. А ещё лучше, если б я мог проспать ещё две недели, пока Снорри и Туттугу тащили бы меня через Рону, и не просыпаться, пока норсийцы не доставят меня к воротам Вермильона. Если повезёт, то пропущу всю экскурсию, словно кошмар, и никогда о ней не вспомню. Но к чёрту эти надежды – меня подгоняло желание узнать правду о смерти моей матери, необходимость покончить с ложью, которой меня заразил ключ Локи. Эта штука наложила на меня проклятие, и я не буду знать покоя, пока этот зуд – словно в расчёсанном волдыре – не прекратится.
Кара прикусила губу, между её бровей появились вертикальные морщины. От этого она выглядела намного моложе.
– Кровь запустит процесс.
Я поднял руку, останавливая её.
– Не надо меня снова колоть!
– Прикуси язык.
– Что?
– Прикуси язык.
Попытался, но нелегко намеренно причинить себе боль.
– Не моху прокуфить до крофи, – сказал я, болезненно зажав зубами язык.
– Кусай! – Кара безнадежно покачала головой, а потом без предупреждения протянула руку и ударила меня по подбородку.
– Боже, как больно! – Я прижал руку ко рту, засунув пальцы внутрь, проверить, что язык всё ещё на месте. На пальцах осталась кровь, и мне ничего не оставалось, кроме как таращиться на них, пока алый цвет заливал мой разум.