Как я и предсказывал, далее Ермоленко начинал вещать о том, как раньше хорошо жилось. Не только ему. И сводил всю речь к тому, что сегодня несчастливы практически все, а те кто нет - сплошь одни воры. А мы, мол, простой народ - страдаем. К концу монолога он приходил к мысли, что люди давно смирились с судьбой и будут несчастны всегда, в независимости от окружающей эпохи. Будь то застой, перестройка или начало нулевых, кое окружало нас в данный момент.
-Но сейчас (и-ик) совсем тяжело, Филипп, - На этой фразе Коля закончил обсуждение всяческих тягот и лишений рабочего класса и замолчал, набираясь сил перед тем, чтобы снова заговорить, но уже в последний раз, перед тем, как мы покинули это место.
Снова наступило безмолвие. Ветер раскачивал окружающие нас ветки и едва нарушал эту угнетающую тишину. Я волновался, осознавая то, что должно было сейчас произойти, несмотря на то, что это происходило уже множество раз. Практически каждый день. На протяжении пяти лет.
Когда этот момент настал, Ермоленко вновь поднял голову, но посмотрел не на меня, а на железную дверь, которая скрывала в себе нечто таинственное и, в то же время, нам с Колей известное. Мой друг смотрел на неё долго, пытаясь в мыслях прийти к определённому решению. Я же наблюдал за ним, горько осознавая, что, если бы это наступило раньше, то многое могло бы измениться. Как в жизни Ермоленко, так и в моей.
И вот, когда мой друг наконец поборол все сомнения, он глубоко вдохнул, а после, громко и с отчаянием выдохнув, спросил:
-Знаешь что за этой дверью?
В ответ я отрицательно мотнул головой, естественно, соврав.
-А за ней (и-ик) Филя, то о чём я так долго мечтал. - продолжил Коля, наполняя стакан, - Тихая и спокойная жизнь. Любящая жена. Маленький сын.
Я попытался изобразить на лице непонимание, но это было не к чему, потому что Коля после очередной выпитой стопки практически не смотрел в мою сторону.
-Вот здесь я это всё храню - Ермоленко схватился за рубашку, что была под робой, в районе груди. - Три года уже. Захожу туда, а там всё как в первый раз. Как будто и не было тех трех лет. Почему? А?
Он смотрел на меня глазами, в которых уже наворачивались слёзы. Я поднялся со своего пенька и подсел рядом, подав ему его шапку, чтобы протереть глаза, но тот лишь отмахнулся.
Не знаю, что Коля хотел услышать от меня в ответ, но так и не дождавшись, он поднялся с бревна, опёршись об меня, и раскачивающейся походкой подошёл к двери.
-Вот здесь я это всё храню, - повторил он и не без труда расстегнул верхние пуговицы плотной рубашки в крупную красную клетку.
Под ней оказался висящий на бечёвке железный ключ от сувальдного замка, который обычно встраивался во все железные двери. На самом ключе кем-то была выцарапана цифра “3”.
Коля снял с шеи ключ, вставил его в дверь и повернул два раза. Замок открывался свободно, без всяких усилий и скрипов, будто им пользовались каждый день, во что не очень верилось из-за внешнего вида здания.
-Откуда он у тебя? - успел я задать мучивший меня долгое время вопрос, но пьяный Коля уже не слушал меня, а его внимание было приковано к двери и тому, что находилось за ней. В очередной раз.
-Пойдем, - Ермоленко жестом позвал меня к себе и я в два шага нагнал товарища, который уже успел распахнуть дверь.
Коля вынул ключ из замка, повесил его обратно на шею и вошёл первым, я последовал за ним.
Мы оказались в светлой прихожей. Лампочка не горела, но приглушённый свет поступал из соседней комнаты справа, слабо освещая коридор. Перед проходом в комнату расположилось трюмо с большим прямоугольным зеркалом, под которым лежали женские перчатки, сложенный зонтик и детский железный самосвал. На стене, напротив трюмо находилась вешалка - широкая и длинная доска с несколькими крючками на ней. На одном из них висело женское пальто, на другом - детская куртка. На полу под вешалкой стояли женские сапоги и мальчишеские ботиночки черного цвета с красными кожаными вставками. Исходя из всего этого, можно было понять, что здесь жили женщина с ребёнком, которому было лет пять-шесть.
-Пришли, - еле прошептал Коля и тут же обмяк. Мне пришлось ловить его, чтобы он не упал на постеленный перед дверью коврик.
Подхватив пьяного Ермоленко, не разуваясь, я повёл его в комнату справа. Там, как это было в большинстве квартир, располагалась небольшая кухня. Тусклый, предвещающий закат, солнечный свет попадал в квартиру через окно, сквозь белоснежные занавески, заполняя собой и без того светлую комнату. Всё в ней, начиная от кухонных шкафов и обеденного стола и заканчивая плитой вместе с холодильником была белого цвета. Видно, что хозяйка тщательно следила за чистотой, ибо кухня светилась белизной, да и к тому же в воздухе витал слабый запах чистящих средств. За столом, что стоял у открытого окна, через которое в комнату проникал шум вечернего города, сидела молодая женщина в домашнем платье. При виде нас, она резко вскочила с табурета и метнулась навстречу, вытянув вперед руки, чтобы поддержать, не стоявшего на ногах Колю.