Он легко и пружинисто перемахнул через подоконник и, протянув руки, бережно поставил куклу на мягкую зеленую мураву, в которой тонули стены заброшенного дома. Следом за ним из комнаты выбрались остальные, и маленький отряд двинулся по деревенской улочке.
Гулянья и игры заполонили площадь перед старостиным домом, и друиды двинулись по боковой тропинке мимо узеньких огородов. Они уже подходили к небольшому пятачку-майдану, где сидели бледные музыканты с обескровленными лицами, как вдруг шедший первым Лисовин предостерегающе поднял руку. Март выглянул из-за его плеча и тихо присвистнул. На задворках, по всей видимости, старостиной избы множеством серых пятен стояла большая волчья стая. Морды зверей, матерых, как на подбор, были обращены к окнам дома, волки глухо ворчали и норовили заглянуть внутрь. Ян весь похолодел и судорожно сжал в руке ореховую палку, исправно служившую ему посохом в дороге.
Лисовин скользнул вперед, к стае, остальные встали полукругом, и Ян оказался в центре. Верхняя губа бородача приподнялась и мелко задрожала, из его горла послышался тихий предостерегающий рык, и он смело шагнул к волкам. Стая ответила ему коротким и тоскливым воем, передние звери даже слегка попятились, но ощерившийся вожак остановил молодых погодков и угрожающе зарычал. Лисовин остановился и застыл, завораживая взглядом волка, который не отвел глаз и злобно смотрел на человека. В этот миг Ян обернулся к окну и стал напряженно вслушиваться в тишину пустого дома. Ему почудилось, что внутри что-то мягко пульсирует с тихим мелодичным гудением. Через минуту он уже был уверен, что явственно слышит звук, даже его плавные переливы, и в них было что-то знакомое, где-то уже слышанное, только очень давно, в детстве.
Не успел никто и глазом моргнуть, как Ян взбежал на крыльцо, оттолкнул плечом полуобморочных музыкантов и исчез в доме. В два прыжка его догнал Март, и они пошли переворачивать по комнатам мебель и домашнюю утварь. Звук внутри был громче, но его местонахождение невозможно было определить; он отдавался ватным эхом везде, назойливо лез в уши и вибрировал, заунывно переливаясь. В тот момент, когда Ян распахнул массивный деревянный сундук в углу спальни, он вспомнил. В пять лет его брали на волчью охоту посмотреть собак, и там пожилой егерь с большими обвислыми усами держал в руках серый кожаный бурдюк, из которого торчало несколько трубок с флажками. Именно такой бурдюк теперь лежал в сундуке, но в отличие от того, из детства, этот гудел сам собой, и в его живом пульсировании было что-то жуткое, одушевленное.
– Ого, – усмехнулся за плечом Март. – Похоже, Ян, это по твоей, музыкальной части. Я вроде бы видывал подобные штуки, но, по-моему, у охотников.
– Ты прав, Збышек, – ответил Ян, зачарованно глядя на свою добычу. – Это волынка, причем не простая, а особенная. Ею подманивают волка, тот почему-то не может устоять перед ее звуками, вот волынку и прозвали волчьей.
Он с сомнением покачал головой.
– Но я никогда не слышал прежде, чтобы волынки, даже пусть и волчьи, играли сами собой. Давай попробуем ее остановить. Есть у меня одна идея.
Они достали волынку из сундука, однако, сколько ни крутили, как ни тормошили, кожаный бурдюк не умолкал, даже, наоборот, загудел сильнее и тоскливее. В один прекрасный момент Март, очевидно, слишком сильно нажал, и из трубки вдруг пошел хлопьями сероватый дым.
Неожиданно сзади возник Травник, он резко оттолкнул Яна и бросился к волынке, окутанной густым дымом. В руке у него появился короткий кинжал с широким тусклым лезвием, им друид со всего маху рубанул бурдюк, потом еще и еще. Кожаный мешок развалился на глазах, как старый гигантский гриб-дождевик, исторгнув из себя целое облако свинцового цвета. Несколько раз он дернулся в конвульсиях и затих после того, как воздух с шипением вырвался из трубок, царапнув напоследок ухо возмущенной, визгливой нотой. Март с опаской пошевелил разрубленную волынку сапогом, и бурдюк еще сильнее сжался, покрывшись трещинами складок, и опал.
– Что там у вас случилось? – заглянул в окно встревоженный Лисовин. – Тут волки сбежали, вся стая сорвалась с места как безумная и давай бог ноги. Сейчас, наверно, уже в чаще.
Он озабоченно осматривал комнату, а вслед за ним заглядывали в окно остальные. Травник в двух словах объяснил товарищам, что произошло, и одобрительно похлопал Коростеля по плечу.
– Получается, эта штука и натворила в деревне бед? – недоверчиво протянул Снегирь, покосившись на рваную, съежившуюся волынку. Травник усмехнулся и покачал головой.
– Тут без волынщика не обошлось. Впрочем, пора в деревню. Думаю, гулянью приходит конец.
Однако выйти из комнаты оказалось не так-то просто. Все крыльцо и ступени лестницы были завалены телами павших в изнеможении музыкантов и сельчан, и Молчун с Книгочеем основательно потрудились, прежде чем им удалось освободить дверь. Друиды быстро выбрались из дома и, спустившись на площадь, огляделись. Майдан перед старостиной избой напоминал поле битвы. Вокруг в самых разнообразных и причудливых позах лежали спящие люди. Рядом с ними лежали собаки, кошки, птицы, в загонах и стойлах спала скотина, переминались с ноги на ногу лошади, уставившись невидящими глазами в одну точку, хвосты безвольно повисли. Это было настоящее сонное царство, только пчелы и шмели деловито гудели над цветами.
Книгочей осмотрел нескольких спящих и объявил, что через десять – двенадцать часов все придут в себя. Травник отправил всех на околицы наложить заклятия, чтобы дикие звери не вошли в деревню, оставив только Молчуна и Яна. Первый был отправлен пополнить съестные припасы, благо многочисленные столы на майдане ломились от всяческой снеди. Молчун вооружился сумками и мешками, вытряс из них все содержимое и отправился за добычей. Травник предложил Яну и Гвиннеусу прогуляться по деревне.
Они шли, неторопливо обмениваясь фразами, примечая мельчайшие детали сельского уклада жизни, причем друид обнаружил большую осведомленность в местных обычаях и порядках. Кукла семенила рядом, изредка вставляя не лишенные остроумия замечания.
– А почему ты сразу не вышел нам навстречу, Гвин? – спросил Ян, срывая на ходу одуванчик.
– Должен же я был убедиться, что вы – именно те, кого я должен дождаться. Вот я и решил понаблюдать за вами, чтобы уж наверняка, – важно ответствовал Гвинпин.
– Мне кажется просто удивительным, как это твои бывшие хозяева точно предугадали, где ты можешь нас повстречать! – простодушно воскликнул Ян.
– Ничего удивительного здесь нет, – заметил Гвинпин. Голос его мгновенно приобрел покровительственные нотки. – Они все время прекрасно знали, куда вы идете, поэтому им, наверно, нетрудно было рассчитать, где вы окажетесь через час или через день.
– Откуда же они могли это знать? – удивился Ян.
– Как это откуда? – У куклы была неприятная манера отвечать вопросом на вопрос. – А действительно – как?
Гвинпин обалдело уставился на Коростеля, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, затем энергично затряс головой. Видимо, он еще не научился быстро соображать или доставать из памяти нужные ему воспоминания.
– Ах да, – вспомнил Гвинпин, – ну конечно же! Они узнавали обо всем от одного из ваших. Я слышал, как Птицелов об этом говорил с моим хозяином. Моим бывшим хозяином, – смущенно поправился он.
Ян остановился как вкопанный.
Травник присел на пригорок и скинул сапоги. Он облегченно вытянул ноги, шевеля пальцами в мягкой, уже порядком прогретой солнцем траве. Ян опустился рядом, не в силах выговорить ни слова, так просты и будничны были слова Гвинпина, еще не умеющего провести для себя точную грань между злом и добром.
– Как зовут нашего? – лениво спросил друид. Казалось, сообщение куклы не произвело на него видимого впечатления.
– Я не знаю… – развел крыльями Гвинпин. – Они не говорили.
– Как же он передавал сообщения этому Птицелову? Приходил сам? Или слал записки?