– Я и сердился, – улыбнулся Лисовин, поглаживая себя по округлившемуся животу. – Когда я увидел тебя блаженно посапывающим чуть ли не в самом костре, я порядком осерчал. Вот, думаю, подойти бы сейчас и отшлепать тебя хорошенько, да боюсь, не получилось бы. Во-первых, я был связан по рукам и ногам, во-вторых, поблизости не было подходящего ремня, в-третьих, ты, наверное, все равно ничего не чувствуешь. Или чувствуешь?
– Не знаю, может быть, и чувствую, – неуверенно откликнулась кукла, покосившись на свой облупившийся черный бок.
– Вот смотрю, ты и сидр булькаешь будь здоров, – ядовито заметил бородач, ломавший голову над тем, зачем кукла это делает, уже добрых полчаса. – Куда только он у тебя девается, да еще такая прорва?
– Наверное, внутри меня есть дырочка, вот через нее в живот и вливается сидр, – предположил простодушный Гвинпин. – А ты как думаешь, Лис?
– Насчет дырочки я с тобой согласен, – серьезно сказал друид. – Только в другом месте, если мне не изменяет зрение и еще кое-какие другие чувства.
– В каком еще месте? – подозрительно воззрилась на него кукла.
Вместо ответа Лисовин молча кивнул. Гвинпин опустил голову и обнаружил, что из-под травы, на которой он так удобно устроился, вытекает на землю тонкая струйка жидкости, остро отдающая прелыми листьями и отжатыми яблоками. Некоторое время кукла пораженно разглядывала лужицу под собой, фыркая и принюхиваясь. Великодушный друид протянул руки и поднял Гвинпина, так что его лапы затрепыхались в воздухе. Он тщательно потряс куклу и аккуратно обтер ее пучком травы, особенно нижнюю часть. Затем Лисовин поставил Гвина рядом и отечески погрозил ему пальцем:
– Больше сидра сегодня не получишь, это только потрава неплохого напитка, а к неплохим напиткам я отношусь со свойственной мне бережливостью, имей в виду, деревянный. И заруби себе на носу: я не сержусь на тебя, потому что ты сам себя не знаешь. Но зато я кое-что теперь знаю о тебе. – И он многозначительно покачал головой. Видимо, что-то было значительное в его бородатом облике, потому что Гвинпин, исключительно любопытный от природы, опустил клюв и молча заковылял собирать хворост.
С минуту Лисовин озабоченно смотрел ему вслед, затем усмехнулся и негромко окликнул:
– Эй, птица! Ты куда собрался?
Гвинпин неопределенным жестом указал на темнеющий лес.
– Костры нам сегодня ни к чему. Разворачивайся, мы сейчас с тобой составим некий план.
Через несколько минут план был принят, утвержден и даже начал осуществляться. Суть его свелась к тому, что друид отправился на разведку к северной стороне замка. Там за крепостной стеной посередине широкой площади разбегающимися в разные стороны узенькими улочками возвышалась старинная часовня, острым шпилем устремившаяся в голубое майское небо. Гвинпин по диспозиции оставался охранять лагерь, на самом же деле он просто маялся между тремя могучими дубами от томительного ожидания и безделья. Чтобы как-то скрасить свое одиночество, он принялся ковырять трещины в древесной коре и так увлекся, что распугал добрый десяток жучков и паучков, в панике бросившихся в бегство от диковинного сухопутного дятла, раздутого – видимо, от голода, – до невозможности. Гвинпин, не чуждый спортивного интереса и будучи натурой азартной, долго гонял по стволу букашек, ставя им коварные препоны и засады, главным образом посредством своего массивного носа. Спустя пару часов возвратился весьма довольный результатами разведки Лисовин и охладил страсти, бесцеремонно дав тычка неудачливому часовому. Тут же оба приятеля уговорились относительно дальнейших приключений, как заметил важный Гвинпин, ибо жизнь, по его разумению, в последние несколько часов невыразимо поскучнела и пора было уже слегка поразмяться. Действовать решили немедленно, а именно – перед заходом солнца, на чем настоял друид, решивший после ночного пленения надеяться только на себя. Знакомить куклу со своим решением он, естественно, счел излишним.
Чудесным образом освободившись, что до сих пор весьма смущало друида и вселяло в его душу сомнения, Лисовин решил не соединяться с остальным отрядом. Он твердо намеревался покончить все дело в одиночку (Гвинпина он не считал за серьезного бойца), к тому же теперь была уязвлена его профессиональная гордость разведчика-лесовика. Сомнений относительно дальнейшей судьбы Птицелова у него не было; зорзов Лисовин рассматривал как пакостную нечисть, к тому же после убийства любимого и всячески почитаемого им Пилигрима в душе у бородача поселилось яростное и дикое чувство, известное у древних народов как «кровная месть». Он, и только он, должен был довести это дело до конца.
Проникнув утром в замок, Лисовин хладнокровно наблюдал все вышеописанные события в замковом дворике. Более всего его заинтересовало появление незнакомца в черном, ведь он пришел тоже с их стороны, а Гвинпин, видимо, опять прошляпил. С самого начала друид решил не вмешиваться в противостояние Травника и Птицелова, считая, что в роли невидимого участника борьбы он способен не только принести пользу, но и в нужный момент склонить чашу весов в свою сторону.
Ключ Камерона не вызывал у Лисовина серьезного интереса, к тому же он был чужим подарком, предназначения которого не знал никто, да и было ли оно вообще – в этом друид серьезно сомневался. По этим причинам бородач спокойно сидел в своем убежище, которое он сразу присмотрел себе в одной из замковых ниш для широкого обзора, и благополучно выскользнул из крепости. У Лисовина было большое желание проследить за человеком в черном, но в последний момент он почувствовал, что в слежке непременно проиграет, а цель у него была одна – Птицелов. К тому же вечером друид намеревался проникнуть в замок и потому решил не гнаться за двумя зайцами.
На закате приятели подобрались к замковой стене. Бородач без труда взобрался наверх и на веревке подтянул к себе куклу. Гвинпин с интересом оглядывал с высоты окрестности, а поле перед мостом уже потемнело, и легкая дымка тумана ползла из лесу. Над Лисовином басовито гудели, треща жесткими надкрыльями, майские жуки. В замке росли молодые клены, и их ярко-зеленая клейкая листва привлекала насекомых. Лисовин подумал о том, что неплохо бы привязать за ниточку вместо майского жука, как это любят делать мальчишки, вот такого вот Гвинпина, да еще и немного подергать, чтобы летал, а не висел вниз головой. Вместо этого друид осторожно взял куклу под мышку и мягко спрыгнул во двор.
Часовня стояла в замке уже много лет, возможно, и сам замок начинали строить вокруг нее. Стены изрядно тронуло время, и часовня словно прорастала из площади, подобно старому, но еще крепкому дереву, жизненная сила корней которого оказалась столь неодолимой, что взломала даже булыжник мостовой. Подступы к часовне были открыты, и, несмотря на сгущающиеся сумерки, подобраться к ней незамеченным было бы затруднительно. Однако друид не успел и рта раскрыть, как Гвинпин бочком-бочком, переваливаясь, как индюк, быстро пересек площадь и остановился у массивных дубовых дверей, украшенных замысловатым резным орнаментом. Двери были не заперты, только плотно прикрыты, и Гвинпин, не долго думая, ухватился за ручки, намереваясь заглянуть внутрь. В мгновение ока Лисовин очутился рядом и мягко отстранил куклу: мол, не спеши, сначала я. Они встали по разные стороны дверей, и Лисовин осторожно потянул створ на себя. Дверь медленно открылась. Внутри было тихо. Тогда Лисовин опустился на колени и осторожно заглянул внутрь.
Просторный зал и боковые комнаты с перегородками были тускло освещены. Свечной огонь охватывал в большей степени центр помещения, по углам же царил красноватый полумрак. Перед несколькими рядами скамей размещалось нечто вроде алтаря, возле него лежали массивные деревянные ящики или сундуки. Гвинпин тоже осмотрел зал, но, как показалось друиду, без особого интереса. Лисовин поманил к себе куклу и тихо и подробно объяснил, что та должна делать в случае чего. Затем друид тихо скользнул внутрь, и Гвинпин притворил дверь. Кукла огляделась по сторонам – площадь была пуста. Небо над замком постепенно темнело, но еще можно было разглядеть каждый булыжник, которым были вымощены подходы к часовне. Удовлетворившись осмотром, Гвинпин развернулся и неспешно двинулся в обход.