В сумерки зрение его утратило остроту, словно ему нужны были очки, чтобы снова видеть ясно листья и широкополые шляпы. Они смотрели, как за Пулау-Тимуром садится солнце и далекий остров, казалось, тихо погружается в море, точно огромный пустой паром. Облака были похожи на кроваво-красные стрелы, нацеленные в море, как будто огромный, полный крови пузырь лопнул над черными холмами острова и закат потоками устремился в невидимые долины.
К семи часам стало так темно, что нельзя было продолжать поиски, и Бейкер сделал попытку связаться с отрядом Нотмэна (остальные сидели вокруг с таким видом, словно он, заблудившись в темном лесу, пытался связаться с самим богом и получить от него указания). Наконец Нотмэн ответил: «Это ты, Бейкер? Я так и думал. Мы ничего не нашли и ложимся спать. Мы поднялись на северный гребень и осмотрели оттуда долину. А теперь опять спустились до половины склона. Ты видел закат над Пулау-Тимуром? Это было похоже на светопреставление. Час назад мы встретились с солдатами, сегодня они останутся с нами, а завтра утром двинутся в вашу сторону. Кажется, нас разделяет около мили, но точно сказать трудно».
Брайн расстелил свою подстилку и одеяло под молодыми деревцами и поплыл по руслам странных сновидений, окунулся в слепящий полусвет и полутьму снежной бури, тяжелые белые хлопья густо падали вокруг него и пронизывали холодом до костей. Когда буран кончился, поля были белые, небо молочно-голубое, низкое и все такое же грозное. Но, несмотря на то что он дрожал от холода, ему было хорошо в заснеженных полях.
Он открыл глаза, не понимая, где он, но теплый запах джунглей сразу объяснил ему все. Еще кто-то не спал, сидел рядом с ним, обхватив руками колени. Надеясь, что скоро рассвет, Брайн поглядел на часы; светящиеся стрелки показывали половину пятого. Он нащупал свою винтовку и тут же выругал себя за то, что первым делом вспомнил о ней. Нужно бы ее вышвырнуть.
— Как, по-твоему, долго еще нам их искать?
— Это уж как повезет, — сказал Оджесон. — Может, нас продержат здесь недели две.
Брайн закурил сигарету и угостил Оджесона.
— Долгонько для таких тяжелых условий.
— А может, отзовут через несколько дней, — предположил Оджесон. — Кто-нибудь сменит нас.
— Вообще-то я мог бы здесь не одну неделю пробыть. У меня такое двойственное чувство. «Как и у всех», — добавил он про себя.
— Наверно, каждый из нас мог бы, — сказал Оджесон. Их сигареты мерцали в ночи, словно красные мухи, порхавшие над теплым потоком их мыслей. Потом Оджесон заснул, а Брайн выкурил полпачки сигарет, прежде чем стало светать.
В шесть часов их вызвал по радио Нотмэн; оба отряда должны начать спуск и через несколько часов выйти к джипам. Из Сингапура доставлена самолетом еще одна спасательная партия, которая примет участие в поисках. Оджесон ответил, что задача ясна, и они двинулись в путь.
Позавтракав сгущенным молоком и радуясь солнцу, которое согревало его измученные ревматизмом кости, Брайн словно родился заново. И все же первый час пути он чувствовал себя девяностолетним старцем. Слабый и разбитый, он не мог больше блуждать и петлять в тщетных поисках самолета. Под мышками у него появились опрелости, болевшие от пота и непрестанного движения, и ему приходилось теперь преодолевать эту саднящую боль, точно так же как накануне — боль в натертых ногах. По сравнению с этим шесть дней на Гунонг-Барате казались детской игрой: тогда он отлично перенес все трудности путешествия в джунглях, хотя тащил, как осел, вдвое больше поклажи.
— Не понимаю, почему они не приказали нам ждать в деревне, пока авиация не отыщет какие-нибудь следы, — заметил он на первом привале, желая завязать общий разговор.
— Сам знаешь, не всегда легко разглядеть что-нибудь в джунглях, — отозвался Оджесон. — Даже с воздуха. Во всяком случае, командир, я думаю, знает, что делает. А у него забот побольше наших.
— По-моему, командиру и его адъютантам просто не терпится передвинуть флажки на карте, — сказал Брайн.
Чеширец поднялся с шутливой важностью.
— В первый раз я стал флажком на карте.
— Но, сдается мне, не в последний, — возразил Бейкер. — Ты ведь сверхсрочник, верно?
Тот не ответил.
— А вот я в последний раз, — убежденно сказал Брайн.
— Откуда ты знаешь? — спросил Оджесон сердито, словно в своих тяготах они винили его.
— А вот знаю. — Брайн почувствовал внезапную неприязнь к Оджесону, и ему вдруг стало ясно, что этого человека ничем не собьешь.
— Ну, это мы еще увидим, Ситон.
— Ничего ты не увидишь.
Он сказал это с тупым упорством, убежденный, что его слова станут известны начальству, и, хотя Бейкер и чеширец его не поддержали, он сказал это твердо и решительно. «Обойдусь без них, — подумал он. — Мне ни от кого не нужно помощи».