Вроде бы она вчера все сделала правильно. И только взяв в руки трубку, Вета вспомнила, что вчера ее вообще не было на работе, она отпросилась на похороны.
– Сычева Иветта Вячеславовна? – спросил ее официальный мужской голос.
– Да, я… – хрипло ответила Вета, и в этот миг почувствовала вдруг, что пол закачался у нее под ногами и стены начали надвигаться на нее, стремясь раздавить.
Было такое чувство, что она находится внутри детского кубика и огромный ребенок сжал этот кубик в руке, а потом бросил. У Веты перед глазами замелькали стены, покрытые выцветшими, давно требующими замены обоями, вешалка, галошница. На миг пол и потолок поменялись местами, потом снова встали на место. По счастливой случайности кубик лег той же гранью, что и раньше.
– Иветта Вячеславовна, вы меня слышите? – спрашивал назойливый голос в трубке.
Вета сделала над собой усилие и вышла из закрытого пространства. Снова она увидела привычный коридор собственной квартиры и свекровь, стоящую рядом. Мелькнула еще мысль, что все стало какое-то не такое, как будто Вета смотрит на привычные вещи с другой, необычной стороны, но Вета отогнала эту мысль как несвоевременную и сосредоточилась на телефонном звонке.
– Из двадцать второго отделения вас беспокоят, – сказал голос, – капитан Островой. Вы не могли бы приехать в квартиру профессора Сперанского?
– Прямо сейчас? – удивилась Вета. – А что случилось?
– Вы подъезжайте, тут на месте все и узнаете, – предложил голос, – это будет быстрее, чем по телефону объяснять.
– Хорошо… – неуверенно согласилась Вета.
Что там могло случиться? Эта неугомонная Дина уговорила все же своего «ботаника» опротестовать завещание и подать на Вету в суд?
Да, но милиция-то тут при чем? Как он сказал? Двадцать второе отделение, капитан Островной? Или Островский?
– Что случилось? – Свекровь умирала от любопытства, даже пластмассовые бигуди сами собой соскочили с ее головы. – На работе что-нибудь?
– Угу. – Вета кивнула головой, не вдаваясь в подробности.
Муж, конечно, про профессора Сперанского знал, только Вета не успела ему сказать, что тот умер, им все было никак не встретиться, не поговорить. А свекровь вообще понятия не имела, что невестка навещает профессора, в последнее время Вета вообще взяла за правило ничего про свою жизнь дома не рассказывать, чтобы потом не слушать громогласных замечаний свекрови.
Пока Вета одевалась в своей комнате, свекровь успела приготовить ей чашку растворимого кофе. Надо отдать ей должное – в экстренных случаях она умела действовать оперативно, не задавая ненужных вопросов, привыкла у себя на заводе спасать производство. Вета проглотила кофе залпом, обожгла язык и окончательно пришла в себя.
– Зонтик возьми! – строго сказала свекровь. – Дождина всю ночь хлещет!
Дубовая дверь квартиры профессора была приоткрыта.
Вета растерянно остановилась перед ней, потом решилась и вошла в квартиру. Поперек прихожей валялась деревянная рогатая вешалка, под ней на полу лежало старое зимнее пальто Мефодьевны. Из глубины квартиры доносились гулкие незнакомые голоса, как будто там работал телевизор.
Вета нерешительно двинулась вперед, вдруг одна из дверей распахнулась, в прихожей появился озабоченный мужчина лет тридцати в сером мятом пиджаке.
– Вы кто? – спросил он, подозрительно уставившись на Вету.
– А вы? – испуганно переспросила та, невольно попятившись. – Что вы здесь делаете?
– Милиция! – хмуро ответил мужчина и махнул перед Ветой удостоверением. – А вы кто?
– Я Сычева… мне звонили, просили приехать… а где… а что здесь случилось? Где Анна Мефодьевна?
Из той же двери выглянул второй мужчина, широкоплечий, бритый наголо, с темными выпуклыми глазами. Увидев Вету, прищурился и быстро проговорил:
– Гражданка Сычева? Иветта Вячеславовна?
– Да, это я… – растерянно призналась Вета. – Все же что здесь случилось?
– Это я вам звонил… капитан Островой… – представившись, бритый отступил в сторону, жестом пригласив Вету в комнату.
Это был кабинет Глеба Николаевича.
Но как здесь все ужасно переменилось!
Тяжелый письменный стол был сдвинут с места, ящики выдвинуты, на полу вперемешку валялись бумаги, фотографии, папки с рукописями и газетными вырезками. Тут же лежала знакомая бронзовая лампа, зеленое стекло разбито на мелкие осколки.