Прошло почти два часа, когда Мара услышала раскатистые удары сердца несчастного животного. Ничего удивительного, едва живой варг, в пене и в пыли, стоял, пошатываясь, перед вагрятницей, бока его ходили как кузнечные меха. Поить животное сразу было нельзя, надо дать ему остыть, а Мара пошла искать Одрика. Он нашелся у ручья, лежащим ничком на траве, брови и волосы его были занесены пылью, губы обветрились до трещин. Одрик прополз чуть вперед и стал пить прямо из ручья. Его голова была опушена целиком под воду, когда Марат стал срывать лохмотья, когда-то бывшие рубашкой. Маг вынырнул, обернулся, повернуться на спину он не мог, она представляла собой пособие для начинающего мазохиста. Кроме полученного от Торканы, он еще и сам себя отходил варжьей плеточкой от всего сердца.
— Марат…
— Ну, вот ты мне скажи, свою спину можешь располосовывать как хочешь, а зачем над бедным животным измываться? Оно в твоей вселенской трагедии не виновато. Да лежи ты, не дергайся.
Марат вы тащил несчастного Одрика на бережок повыше, хорошенько прополоскал лоскуты от рубашки в воде и стал смывать с приятеля пыль и запекшуюся кровь.
— Эх ты, сердешный, чего ж так убиваться-то! Этим ведь не поможешь, хоть на ремешки себя порежь.
И уже Мара зализывала его раны теплым влажным пружинистым, как морская губка, языком.
— Хозяйку звать не будем, она еще разнервничается. Твои художества на спине на любителя, я бы сказала, на очень редкостного гурмана…. Вот хорошо, а теперь полежи на воздухе, так все быстрее заживет, просто как на собаке. Эй, ты чё? Спишь, что ли?
И Мара лизнула Одрика в нос, он действительно забылся.
«Ну и ладно, так даже лучше. Пока спит, не натворит ничего. И сколько с этой голокожей молодежью проблем… И чего я с ним вожусь? Подумаешь, пиво несколько раз вместе пили. А еще вместе в драке участвовали. А вот это уже серьезно. Вместе пили, ели, спали, дрались, значит — член стаи. Охо-хох…» И маленькая забавная собачка через черный туман побежала к магу на чердак, где раскопала, что ему одеть, когда очнется.
Глава 2
Одрик каким-то образом набрался наглости, и раздобыл выпивки у местного населения. Он долго уговаривал Дагвида выделить ему из своих запасов бутылку самогона его изготовления.
Сначала Одрика колотил озноб, и он просто хотел согреться, а потом… да надо ли объяснять для чего может понадобиться самогон?! Хотя бы для того, чтоб не биться головой об старый тутовник и не оставить на стволе последние мозги, а вместо этого сделать себе химическую лоботомию, пусть даже временную.
Эльфийка местного розлива, что тут в усадьбе частенько потребляли эльфы, а самая хорошая подавалась к столу ассы, была Одрику на редкость отвратительна: «Как только эльфы ее потребляют? «А вот кактусовый самогон, который ему, стесняясь и краснея, передал из-под полы Дагвид, оказался настолько крепким, что его вкусовые качества уже никого не волновали. Он обжигает потрескавшиеся губы, но это не сравнится с пожаром, горящим у Одрика в груди.
…В голове шумит, руки и ноги перестают починяться. Вокруг вязкая темнота, она засасывает как трясина, и не за что схватиться и некого позвать на помощь, пустота вне времени и пространства, пропадают звуки и даже собственный голос…
***Чужие ладони, чужие пальцы, чужие губы — в каждом уголке тела, на каждом дюйме кожи, везде, где я и представить бы не мог, действующие с бесстыдством и откровенной жадность, возможными разве что сне…
«Ну, зачем же я так напился сегодня? И не могу… выйти из этого сна, жаркого тягучего безобразного, как бред при болотной лихорадке. И я никак не могу проснуться, никак не прогоняется это наваждение. И это, что вцепилось в него? Не может быть…»
— Этого не может быть. Ты вообще не человек. Уйди, дрянь!
— Что, неужели не похожа? — Обиделась галлюцинация. — А я так старалась.
Фантом был действительно похож, невероятно похож…
— Что тебе от меня надо?
— Ничего… Кроме тебя самого.
— Отвали! — Я попытался вырастить радужный меч, но в пьяном угаре оказался беззащитным как детеныш илларя.
— Ой, что-то у нас не выходит, — заулыбалось видение. — Это ж не огневка от матушки Суа, это местный самогон, его из кактусов делают…. Как же тебе сейчас плохо. Расслабься. Хочешь, я покажу тебе сказку про тебя самого?
….Что-то знакомое до спазма в горле.
Я опять улегся в сапогах, но я где-то у себя. Кто-то заботливо вытирает пот со лба, кто-то подносит кружку воды к высохшим губам. Аккуратно, даже ласково снимаются сапоги с моих ног.
— Ну, зачем же ты так, нельзя в твоем возрасте. Как бы моя несчастная кузина расстроилась, увидев тебя таким. У тебя скоро экзамен на патент, как жаль, что она не дожила.
Открываю глаза, смотрю… Не совсем, конечно, открываю, как получается. Меня кто-то приволок домой. Я на своем диванчике, вокруг на полу горы книг по магии, на кухонном столе куча грязной посуды. Да! до экзамена меньше недели осталось. В камине на крюке урчит чайник, слышится женский голос…
— Ну что, мальчик мой, дойти сможешь? Поднимайся к себе. Как же ты вырос, мне тебя при всем желании не донести. Ну, весь в отца, такой же. Ох, бедная Алкена…, - и асса Хеллана поднесла к глазам вышитый платочек эльфийской работы, пропитанный их же парфюмом.
Тетушка Хелли выглядела свежо и жизнерадостно, она была такой, какой я ее помнил в саду Ричелита, одетую как на прием в резиденцию. Согласно патента, ее цвет зеленый, и он, безусловно, ей идет. Ей удобно одеваться в эльфийском магазине, эльфы тоже неравнодушны к зеленому.
— Ну, иди, я сейчас чайку принесу. Некому о тебе позаботится, совсем ты один.
Провал… черный провал сна…
Я опять у себя в комнате, окно раскрыто, доносятся родные каравачские запахи. Сквозь угнетающую дрему слышу стук в дверь.
— Войдите, — ответил я не своим голосом. Прозвучало странно, — спокойно, прохладно, хотя тетушку Хелли я сейчас хотел видеть меньше всего.
— Одрик, попей чайку. Вот я тебе и булочек принесла, твоя бабушка говорила, что ты такие любишь, — произнесла она приторным, как сердцевинка только что раскрывшегося бутона красного шипоцвета, голосом, но, в отличие от милого цветка, насквозь фальшиво. Наверное, я не смог скрыть на лице явного неудовольствия, вдобавок, ненавижу эльфийскую вонищу.
— Если вы настаиваете, асса Хеллана.
— Одрик, ты бы мог называть меня просто Хелли, Я же тебе родственница. Пусть не очень близкая, но ведь ближе у тебя никого нет.
Тетушка присела на дальний край кровати, спрятала в ладонях лицо.
— Твоя мама была права, я ужасный человек. Да, я ей завидовала. Может быть потом, когда-нибудь, ты поймешь почему, — она всхлипнула тихо, как обиженный ребенок, не плакала, скорей, тихо поскуливала, забившись в угол кровати.
— Тебя вообще не должно быть, ты не должен был родиться! Это благодаря ее отчаянной смелости… Может быть Макс за это ее и выбрал. У тебя родинка там же, где у него, — она протянула холеные белые пальцы к моей скуле. Я чуть не зарычал. Видимо мой взгляд стал слишком свирепым, и она отдернула руку.
— Ты меня ненавидишь…, - процедила асса Хелли сквозь всхлипывания, жалкая, от этого еще более отвратительная.
— Хелли, Вы на редкость проницательны, — сначала просто хотелось свернуть ей шею, но через минуту уже сделать что угодно, лишь бы она прекратила скулить, лишь бы стала прежней. Прежнюю можно было ненавидеть, эту только жалеть. Я был готов на все, что угодно, лишь бы она ушла отсюда и унесла с собой досаждающий мне запах и связанные с ним бредовые фантазии.
— Перестаньте, — я осторожно провел по гладким ухоженным волосам, таким похожим на материнские. Они на самом деле были мягкими и шелковистыми.
— Ты простишь меня, Одрик? Ты такой же добрый, как твоя мама, — повернулась ко мне, глядя настороженно, изучающее.
— Наверное… Да, скорей всего, — я мог пообещать что угодно, только не слушать причитания о моей матери.