Выбрать главу

Верховная Жрица, Амила Лунносветная, госпожа Айриаса, оказалась совсем юной девой. Одетая в светлые струящиеся одежды жриц, более закрытые, чем у остальных, она казалась невероятно хрупкой. На её груди мерцала серебряная брошь с уже знакомым знаком трёх фаз луны – чуть более крупным, чем у Лайеры и других, единственный знак её высокого положения.

Её истинный возраст и Знание сердца выдавал взгляд необычных тёмно-рубиновых глаз, проникающий сквозь покров любой тайны к самому сокровенному. Эти глаза, да ещё длинные серебристые волосы выдавали в ней представительницу незнакомой расы. Но спрашивать, какой, разумеется, было неуместно.

Лунносветная шагнула к ним навстречу. То, как она двигалась, тоже свидетельствовало о её нелюдской природе. Она словно не шла, а парила над полом, столь совершенны были её движения, полные королевского достоинства.

А её улыбка против воли покорила Айлонви, побуждая довериться. Так могла улыбаться мать, встречающая своих детей после долгого и опасного путешествия.

– Добро пожаловать в Храм Луны, Соколиная Леди, Ночной Охотник. Садитесь, прошу.

Голос Верховной Жрицы обладал чарующей мелодичностью, богатый красками интонаций. Она кивнула на кресла у стола, и бусинки в её волосах зазвенели.

Как во сне Айлонви прошла к столу и села. Она не смотрела на изящное убранство кабинета, на диковинные пейзажи на стенах. Её внимание безраздельно принадлежало Верховной Жрице. Было ли это действием чар Лунносветной или чем-то ещё, но только в сочетании с энергиями Айриаса её присутствие успокаивало. Рядом с леди Амилой рождалось чувство, словно ты, наконец-то, вернулся домой, где тебя долго ждали.

Лунносветная села напротив гостей и мягко проговорила:

– Не будем отдавать дань красотам этикета и перейдём сразу к делу, а именно – к вашим тревогам. Это куда важнее, чем просто моё желание встретиться с вами.

Айлонви сделала над собой усилие и всё же встретила взгляд Верховной Жрицы, точно заглядывая в манящую непостижимую бездну. В тот миг в неё словно что-то приоткрылось, и сердце снова заныло от той же уже ставшей привычной тоски, достигшей в Энферии пика. Ответ был так близко…

– Мы благодарим Вас за то радушие, с которым нас приняли в Айриасе, – размеренно проговорила девушка.

– Ваше гостеприимство поистине не знает границ, – добавил Линдар и усмехнулся. – Уж не знаю, чем мы заслужили такую честь.

Тень улыбки коснулась губ Верховной Жрицы. Её взгляд скользил от одного собеседника к другому, мягкий, изучающий.

– Вы – особенные гости. Мы слишком долго вас ждали, чтобы оскорбить невниманием.

– Госпожа Верховная Жрица, не то чтобы мы планировали стать Вашими гостями… Госпожа Лайера вытащила нас из весьма щекотливой ситуации. Хотелось бы знать, почему.

Оборотень говорил с обычной своей нейтральной доброжелательностью, но Айлонви чувствовала его волнение.

Лунносветная понимающе кивнула.

– Прежде, чем я посмею просить вас о чём-либо, я хочу приоткрыть хотя бы немного из того, что вы хотите знать. Так, по крайней мере, будет справедливо. С чем вы пришли ко мне?

Айлонви была уверена, что Верховная Жрица всё знала и так. Если она и нуждалась в ответе, то разве что из-за точности формулировки. Задавать вопросы провидцам следовало очень точно, а иначе можно было заблудиться в их ответах. Айлонви только сейчас поняла, что ни она, ни Линдар никогда не пытались придать своим вопросам точную словесную форму. Напротив, они всячески избегали болезненной темы, как будто форма могла сделать призраков Зова реальнее.

Тишина затягивалась, и с каждой отмеренной секундой облечь в слова было всё страшнее. Наконец, она решилась.

– Леди Лунносветная, в Энферии мы оказались случайно. Мы шли на Север. Вот уже несколько лет нас ведёт некая сила… иногда она гонит нас вперёд, как стая псов – дикого зверя. Зов. Почему нас мучает – каждого по-своему – эта затаённая непостижимая тоска? Зов связал нас даже крепче дружбы. Мы… устали бежать в неизвестность…

Почему-то стало легче, как будто она вдруг сумела сделать единственный правильный шаг. Айлонви чувствовала на себе взгляд Линдара, понимающий. Он даже не стал ничего добавлять.

Лицо Лунносветной не изменилось.

– Ваша тоска – это голос вашей памяти и Зов вашего родного Мира, – негромко проговорила она. – Ни один из вас не был рождён в Этенре. Подобно лорду-властителю Энсору, вы – дети совершенно иной реальности, которая ещё не готова разжать свою хватку, потому что не все дела были завершены.

Оборотень откинулся в кресле, не находя слов от изумления. Сердце Айлонви взорвалось биением, хотя поверить в существование каких-то других реальностей казалось абсурдным.

– Родного Мира? Иной реальности? – недоумённо переспросила девушка. – Как такое может быть возможно… Я же помню, кто я… вроде бы… помню…

Она осеклась, пытаясь воспроизвести детали. Но её память хранила события с момента встречи с Линдаром, и меркла за этой границей.

Верховную Жрицу, казалось, совсем не обидело недоверие. В своей мудрости она была снисходительна к суете.

– Чтобы мы лучше понимали друг друга, позвольте объяснить вам кое-что, – мягко проговорила Лунносветная. – Наш народ не похож ни на один из тех, что вы видели во время вашего путешествия по другим землям Этенры. Сознание любого энферийца – это сознание мистика. Многие вещи, которые другими воспринимаются как нечто эфемерное, сюрреалистичное, для нас настолько же очевидны, как солнце и дождь. Я не раз замечала, как сильно отличается наш менталитет от восприятия других. Некоторые энферийцев и людьми-то не считают. Это, конечно же, большое заблуждение, хоть здешние люди и живут дольше, и более чувствительны к магии. Дело лишь в том, что такая близость одного из мощнейших магических источников нашего Мира не могла не наложить на нас свой отпечаток. Недаром легенды называют Энферию землями, где любая мечта... и любой кошмар могут обрести своё воплощение. Странники-между-Мирами, приходящие в Этенру, чаще других земель выбирают наши. Пространство здесь зыбкое и неоднородное; слои реальность размыты. Вот почему то, что для других лишь легенда, для нас часто становится реальностью. Энферия существует по законам магии. И сколь бы ни были легенды иносказательны, для нас они не сказки, но летописи, советы, а иной раз и руководство к действию.

Айлонви неуверенно кивнула.

– Кажется, я понимаю... По крайней мере, это объясняет необычные ощущения, рождающиеся здесь… Нам говорили об источниках волшебства, говорили, что жизнь в Энферии ни на что не похожа.

– Стало быть, мы – вроде как эти ваши Странники-между-Мирами, - задумчиво уточнил Линдар. – Ну допустим, это даже правда. Вот только путь-то свой мы почему-то начали не в Энферии, а в славном королевстве Граддна, будь оно неладно. И всё это время мы были вполне уверены, что родом оттуда.

– Уверены ли? – Лунносветная чуть улыбнулась, и оборотень осёкся.

Айлонви понимала. Как и она сама, её друг не мог с точностью воспроизвести многие детали своей жизни до их встречи.

– В итоге мы всё равно оказались в Энферии, – вздохнула девушка. – Я понимаю, ваши верования очень отличаются от тех, что привычны нам. Но согласитесь, тяжело принять, что мы даже не из Этенры. Существование иных Миров сомнениям не подлежит, конечно, просто… мы, как и большинство людей, не задумывались об этом. Да и мы ведь ничем не отличаемся от здешних обитателей.

– А ты когда-нибудь встречала оборотней, похожих на тебя, Соколиная Леди? – спокойно спросила Верховная Жрица. – Лишь чародеи, достигшие определённых вершин своего искусства, могут менять свою плоть вместе с тем, что касается её. Но ты – не волшебница и не оборотень. Ты принадлежишь расе, которой в нашем Мире не было.

Девушка не нашла, что ответить. Верховная Жрица перевела взгляд на Линдара.

- Что до тебя, Ночной Охотник… Я думала, что мне показалось, но теперь отчётливо вижу это в тебе. Ты не был рождён оборотнем. Ты стал им позже… Хм, похоже на экспериментальное чародейство… довольно мучительный процесс… но я не уверена.

Линдар даже рассмеялся от неожиданности. Но Айлонви никогда не видела его настолько озадаченным. Едва ли не впервые ему нечего было ответить – ни отмахнуться, бросив насмешливое замечание, ни поспорить. В другое время это показалось бы ей забавным, но не сейчас, когда она сама уже ни в чём не была уверена.