- Как прошла охота? - церемонно спросил чудина Коротышка.
Проницательный и хорошо разбирающийся в людях Гнус вежливо улыбнулся низенькому зорзу и повернулся к длинному.
- Мы нашли могильник лесных колдунов, - торжественно провозгласил он, после чего понизил голос. - Теперь я тоже должен найти что-то для себя и своих воинов.
- Тебе не придется долго искать, могучий Гнооз, - заверил его Кукольник и резко осекся. Дело в том, что они с Коротышкой уже настолько привыкли переиначивать имя чудина на свой, более привычный, хотя и обидный лад, что оно у зорза сейчас невольно прозвучало больше похожим на "гнуса", и Коротышка беззвучно захохотал, предусмотрительно отвернувшись в темноту. Чудин, не очень знакомый с особенностями балтийских выговоров, не обратил внимания, или же он был большим дипломатом.
- Ты получишь свою долю, - твердо сказал справившийся с собой Кукольник. - Но, как мы и договаривались, не раньше того, как приведешь нас на место. Твои люди будут охранять нас до тех пор, пока мы не изгоним злых духов, которые поселились на могильнике лесных колдунов. И потом, может быть, ты останешься ещё довольнее, чем ожидаешь сейчас.
Чудин ничего не ответил, но вновь широко улыбнулся Кукольнику и Коротышке, который теперь с самым благопристойным видом взирал на старшину. Гнооз гораздо более проницателен, чем думают о нем ржавые утренние волшебники, как он называл про себя зорзов - и длинного, как палка, сурового колдуна, и разряженного в женские одежды сумасшедшего зорза, мешая два толкования этого слова в двух разных и чужих для него языках. Волшебники в этом ещё убедятся сами.
ГЛАВА 16
ПЕТЛЯ ПТИЦЕЛОВА (ОКОНЧАНИЕ)
- Сегодня он уже отлично выглядит, мама, - радостно крикнула матери, хлопотавшей на кухне, Рута. С утра у неё было удивительно светлое, приподнятое настроение, потому что ей приснился Ян. Она не помнила всех подробностей сна, как это бывает, когда ночные видения быстро сменяют утренние грезы. Рута уже давно заметила: если проснешься ранним утром, но не будешь сразу вставать из постели, а решишь поспать ещё хоть чуточку, обязательно заснешь, и в это время непременно приснится сон, который можно потом помнить весь день. Причем, вот удивительное дело: этот утренний сон всегда очень короток, может длиться даже меньше часа, но за время этих сновидений с человеком обязательно происходит невероятно много самых разных событий. Можно даже прожить целую жизнь в одном коротком сне. Время в течение этого удивительного утреннего сна словно стягивалось, сжималось как губка, и, просыпаясь, Рута всегда удивлялась, как много всего только что произошло перед её глазами и как же, оказывается, давно она когда-то ложилась спать в последний раз. Но сегодня сон был какой-то дальний, на уровне ощущений, прикосновений, почти осязаемых, что Руту и смущало, и радовало одновременно. При мысли же о некоторых, особенно запомнившихся моментах, на её щеки стремительно набегал легкий румянец.
Руте снилось, что они с Яном вдвоем спят на каком-то сеновале в большом и совсем заброшенном деревянном доме без дверей, с пустыми оконными проемами. За стенами шуршит дождь, стучит по полуразвалившейся крыше, льют струи воды, и дом протекает; тут и там просачиваются капли, весело звенят по каким-то листам железа, заливают стол, наполняют кружки и пустые кастрюли. А над ними не каплет, им так сухо, тепло и уютно друг с другом, и Рута уже не может понять, где руки Яна, а где - её. Их тела слились, словно срослись друг с другом, и они уже давно спят, и никак не могут проснуться. Над головой гремит то ли ранний майский, то ли запоздалый октябрьский гром, шумит гроза, заливает чистой, пенящейся водой всю землю, а они с Яном спрятались в маленьком гнездышке, которое сами и соорудили из душистого сена. Как они здесь очутились, что было потом - Рута так и не запомнила, хотя, наверное, во сне было и об этом. Но сейчас у неё было радостно и светло на душе, несмотря на понятное девичье смущение и легкое тревогу - в руку или не в руку этот странный, сладкий и хмельной сон пробуждающегося чувства...
С самого начала, как только он попал на излечение в дом Паукштисов, раненый Молчун стал для Руты настоящим мостиком к удивительному и ставшему незаметно таким дорогим для неё молодому человеку, которого судьба подарила ей второй раз, словно решив исправить свою когда-то допущенную ошибку. К счастью для девушки, Бог даровал ей добрых и многое понимающих родителей, готовых на все ради счастья горячо любимой дочери. Они безропотно приняли на себя тяготы по выхаживанию раненого товарища парня, при одном упоминании о котором у Руты теплели глаза, а её нежное и серьезное лицо приобретало мечтательное выражение. Зная свою дочь, и сам Паукштис, и его супруга чувствовали, что в её жизнь, наконец-то, пришло сильное и какое-то очень правильное чувство, перед правильностью которого рушились все житейские обычаи и привычные порядки. Родители девушки и прежде догадывались, что Ян вовсе не того лесного или деревенского происхождения, которое уравнивает всех и каждого, будь ты хоть семи пядей во лбу. Родительской любви не бывает без родительского расчета, но пока оба, и Юрис, и Гражина, по обоюдному молчаливому согласию не затрагивали этой темы до будущих времен. А то, что эти времена неизбежно придут, и очень скоро, родители тихой, сероглазой Руты знали по себе - сами такими были когда-то.
Сегодня Молчун впервые попросился выйти в сад. Рута уже давно научилась понимать его жесты, подкрепленные мычанием и скупой артикуляцией губ. Поэтому девушка наспех соорудила ему из двух толстых и крепких веток подобие клюшек, чтобы опираться, и тихонечко вывела из дома. Молчун, обняв Руту за плечи одной более-менее зажившей рукой, увлеченно заковылял, но у садовой калитки устал, сник и долго стоял, прислонившись к заборчику, пока Рута бегала в дом за полотенцем вытирать мгновенно выступившие у него на лбу крупные бисерины пота. Хвори уходили, огрызаясь, не желая так просто отпускать столь долго терзаемое ими сильное и молодое тело.