Дальнейшая их беседа была недолгой. Рыбак передал Одинцу просьбу, причем настолько странного свойства, что Одинец никогда бы не поверил, что такое возможно. Он обнаружил, что Рыбак знает очень много доселе русину неизвестного о некоторых событиях, в которых принимал участие в свое время и сам Одинец. Именно тогда Рыбак произнес слова "зорзы" и "остров Колдун". Бывалый вояка тайных дел при этих словах встрепенулся, как старый боевой конь, заслышав звук походной трубы, и чем дальше слушал то, что ему рассказывал и объяснял по ходу своего повествования Рыбак, тем крепче чесал в затылке.
Одинца ждал неблизкий путь. Это была столь странная и необычная дорога, что при мысли о ней ему становилось не по себе. Но бородач уже давно привык, что в этой жизни к нему всегда обращались с просьбами столь необычными и зачастую - опасными, что он уже давно перестал долго взвешивать все за и против. С некоторых пор он жил, обращаясь, прежде всего, к совету сердца качество, которого он не мог представить у себя в молодости да, пожалуй, и в зрелости тоже.
Они расстались с Рыбаком в лесу. Куда держал путь слуга и друг друида Камерона, верный ему и после смерти, Одинец не знал. Его ждали куда более серьезные заботы, пора было собираться в дорогу.
На следующий день Одинец ушел из города, тепло расставшись со своим будто бы кумом. Не забыл русин дружески распрощаться и с городской стражей, подкрепив хорошие отношения хорошей же бутылью бимбера. Он был снаряжен по-походному, на лице у него была озабоченность, на устах скрипел песок дюн, а на устах души тихо перекатывалась заветная фраза, данная ему Рыбаком. Фраза, которая должна была открыть ему дорогу в Подземелье. Этой дорогой он и должен был попасть на остров, именно тот, что долгие годы так часто и мучительно снился ему по ночам.
Свою магическую Дорогу Одинец был обязан во что бы то ни стало сохранить для людей, которых он найдет на острове. Потому что нелюди к этому времени остров Колдун уже покинут, если только Рыбак не ошибался в своих предположениях и вещих снах. Собственно говоря, Одинец и был послан проложить дорогу для друида Травника и его маленького отряда
Но едва ли не большим, нежели весь этот сонм удивительного и странного, что услышал Одинец от таинственного слуги Камерона, оказалось для русина известие о том, что Ивар-предатель, несчастный Ивар, за которого Одинец столько лет клял себя, оказался жив и тоже пребывает сейчас на острове. Странная компания, подумал Одинец, оправившись от первого шока страха и радости одновременно; очень странная, однако, компания собралась на этом проклятом куске земли и скал посреди студеного ветреного моря. Он хотел спросить у Рыбака, откуда тот знает об Иваре, но встретил в ответ взгляд такой мрачной силы и печальной глубины, что тут же осекся и промолчал. Хотя ему и показалось, что в тот миг Рыбак прочитал то, что камнем лежало у него на душе все эти годы.
Путь Одинца, тем не менее, лежал не к морю, а в противоположную сторону. Бывшего таинника, однако, это не удивляло - за свою жизнь рыцаря, или как говорили русины, витязя-храмовника, он насмотрелся такого, что давно перевернуло его представления об окружающем мире. Это - Правило Цветов, сказал ему напоследок Рыбак. Приходи - возвращаясь!
- Никогда не думал, что снова попаду в Подземелье, - невесело ухмыльнулся Март. - И опять будут это желтое небо, облака, чертов закат...
- Чего ж ты не поминал черта, когда шел под водой?
- А у меня и не было ощущения, что я иду под водой, - покачал головой Збышек. - Камень да камень, сплошные стены и пещеры, ходы, лазы. И вокруг опять - один камень.... Одно слово - Подземелье.
- Но теперь уже - настоящее, - кивнул Травник, и никогда не бывавшая на Других Дорогах прежде Эгле бросила на него удивленный и насмешливый взгляд.
- Это долгая история, девочка, - бросил на ходу Травник, от которого не ускользнул невысказанный вопрос молодой друидки. - Когда-нибудь, наверное, Март расскажет тебе об этих веселеньких местах немало интересного. Верно, Збых? подмигнул он помрачневшему Марту.
- Все мужчины - герои, - саркастически поджала губы девушка, сердито царапнув глазами Збышека. - И гордецы. У них всегда одни сплошные тайны, заговоры, а потом в результате - многозначительное молчание. Молчание, видите ли, избранных! Посвященных... - И в сердцах добавила, - Все вы себя так любите, так цените, так лелеете свою исключительность! А вот горшок каши порой сварить, как следует, не можете. Это я, конечно, так, в общем, сказала, поспешно поправилась Эгле, осторожно глянув на Травника, которого очень уважала и где-то в глубине души даже немного побаивалась.
- Да любите-то нас, по-моему, гораздо больше вы, женский народ, - даже остановился Симеон, озадаченный такой атакой.
- Просто больше некого, - буркнула Эгле и закусила губу.
Травник подошел к ней и осторожно, как-то очень деликатно, положил руку на плечо.
- Что с тобой, девочка? Какая муха тебя укусила?
- Я не знаю... - прошептала Эгле. - Уже несколько часов мне кажется, что я ненавижу всех и все на свете. Не могу понять, что со мной такое происходит. Кажется, готова сейчас возненавидеть весь свет.
- С тобой такое прежде случалось? - мягко спросил Травник. Март в это время уселся вытряхнуть из сапог пыль и каменную крошку, которая лезла повсюду, и, видимо, особенно норовила забраться в сапоги именно к Збышеку, поскольку они давно уже откровенно и жадно просили каши. Март латал их при каждом удобном случае, но к Эгле за помощью из гордости не обращался, а та только посмеивалась, глядя на своего бывшего воздыхателя.