И вдруг он перестал быть сном, а превратился в воспоминание. Она живо представила мальчишку с рогаткой, птицу с вывернутым крылом, худощавого парня в её собственной спальне, пугающее хлопанье за спиной, нависающую над ней Аньку, косые взгляды прохожих, тёмный переулок…
– Ты уверена, что этого хочешь?
Ника вздрогнула, и отшатнулась от Серёжи. Впрочем, это уже был не он: в теле повзрослевшего на пару лет одноклассника, в которого Ника когда-то была тайно и постыдно влюблена, находилось что-то другое. Оно смотрело на неё потемневшими, нечеловеческими глазами, в которых странными смотрелись отголоски эмоций – сожаления и разочарования.
– У тебя может быть всё, что захочешь, – проговорило оно. – Никто не поймает за сном на уроках, никто не будет шикать во время игры в волейбол, никто вообще не посмеет тебе и слова сказать, никто не будет дразнить. Да и не за что будет: веснушек-то больше нет.
Почему-то, сказанные его голосом, её мечты звучали особенно глупо. Дался ей этот волейбол и эти веснушки! Пускай опять прилетает мячом, пускай зовут конопатой, лишь бы не сбылось это – испуганные младшеклассники, грубые друзья и она, заносчивая, наглая, спящая на уроке и вымогающая деньги у каких-то детей!
– Да иди ты! – выпалила Ника. – Вместе со своей хозяйкой! Чего ты знаешь о том, чего я хочу!
Раздражение и стыд заставили её покраснеть, жар прилил к щекам. Сердце снова кольнуло, но уже чем-то тёплым – не страхом, а пониманием, что она всё делает правильно.
– И как ты вообще смеешь нарушать ход вещей! – распалялась Ника. – Мне должно быть четырнадцать, и я должна быть глупой, и не должна спасать мир от какого-то вроде тебя! И за зимой должна идти весна, а потом обязательно лето, и не должно быть в мае такого ветра!..
Ника понимала, что заговаривается. Страх, неловкость, усталость навалились на неё вместе с непреходящей абсурдностью происходящего и теперь выплеснулись наружу. А хуже всего было то, что существо в теле школьника продолжало с сожалением на неё смотреть, и ничего не менялось, и школа не исчезала, и иллюзии никуда не уходили, а Ника понятия не имела, что ещё она могла сделать! Она понимала только, что все эти зимние создания должны были бояться тепла, но тепла рядом как раз и не было – только она ещё каким-то чудом теплилась в этом мире тоски и прохлады!
И стоило Нике подумать об этом, как её осенило. Она сорвалась с места, и быстро, пока оно не сообразило – а она сама не осознала всё безумие своего поступка – обняла это существо в теле подростка. Кожу обожгло холодом, а потом тело в её объятиях исчезло, превратившись в чёрную дымку. И вслед за ним в дымку превратилось всё: испуганная девочка, деревья, школьный двор, сама школа. Ника взмахнула рукой, пытаясь рассеять марево, и это вдруг помогло – она увидела серую стену и осознала, что сидит прямо на земле в переулке, а рядом неистово чирикает Соловей.
– Да вернулась я, вернулась, – ворчливо проговорила она. – Замолчи уже.
– Не замолчу! – строптиво воскликнул он. – Ты почему не смотришь, куда идёшь? Я же предупреждал: никаких переулков и тени, надо находиться на улице, среди людей!
– Но ты же сам сказал, что надо налево!
– А ты могла повернуть не там, а на нормальном перекрёстке!
– Могла, но я устала! Что ты меня теперь за это, съешь?!
Ника готова была накинуться на Соловья, когда поняла, как, должно быть, выглядит со стороны девочка, ругающаяся с мелкой птицей. Он, кажется, тоже об этом подумал, потому что секундой спустя перед ней появился знакомый худощавый паренёк. Он сел на землю напротив, прислонился спиной к противоположной стене.
– Я волновался.
– Ты меня спас.
Оба понизили тон, заговорили до странного. Ника огляделась по сторонам: они оказались в тупичке за зданием каком-то магазина, в паре метров справа дорогу перегораживал металлический зелёный забор.
– Нам разве не надо уйти отсюда поскорее?
– Нет, – Соловей покачал головой. – Ты что-то сделала с вороном. Если бы я не видел, то ни за что не поверил бы в это, но он вылетел отсюда в ужасе.
– Я его обняла, – проговорила Ника, и вдруг хихикнула.
– Что ты сделала?!
Ника не стала повторять. Во-первых, она была уверена, что он всё правильно расслышал. Во-вторых, говорить не было никакой мочи – её вдруг разобрал неконтролируемый, истерический смех, от которого на глаза выступили слёзы. Глядя на неё, Соловей тоже не сдержался и рассмеялся. Ей от этого стало только веселей, и она перешла уже на откровенный хохот. Так они и смеялись с минуту, нервно поглядывая друг на друга и не в силах остановиться.