Удостоверившись, что она уснула (или же сделала вид, что уснула), я приступил к осуществлению последней цели. К этому времени я, не встречая со стороны жены сопротивления, сумел выполнить достаточно подготовительных маневров, чтобы достигнуть высшей степени возбуждения, и сам удивился, какую смог проявить прыть. Этой ночью я не был, как прежде, воплощением малодушия и робости, я нашел в себе в избытке сил, чтобы одолеть ее похоть. Надо будет почаще доводить ее до опьянения. И все же, несмотря на то, что она несколько раз, как говорится, «совершила переправу», похоже, полностью так и не проснулась. Она точно пребывала между сном и явью. Порой приоткрывала глаза, но смотрела невидящим взором. Медленно двигала руками, но точно сомнамбула. Больше того, она, чего никогда не бывало прежде, сама искала своими руками мою грудь, руки, щеки, шею, ноги. А ведь до сих пор она смотрела на меня и притрагивалась ко мне лишь в той мере, в какой это было необходимо. И именно тогда с ее губ сорвалось, точно сквозь сон: «Кимура!..» Тихо, очень тихо, и только один раз, но я услышал отчетливо. Было ли это и вправду сказано во сне, или же она под предлогом, что якобы спит, проговорилась нарочно, остается для меня загадкой. Можно толковать по-разному. Видела ли она во сне, что ублажает Кимуру, или же, притворяясь спящей, высказывала желание, чтобы на моем месте был Кимура, а может быть, имелось в виду: «Если не прекратишь меня напаивать и вытворять со мной то, что делал нынче ночью, мне каждый раз будет сниться, что я с Кимурой!» В девятом часу утра позвонил Кимура. «Как поживает ваша супруга после вчерашнего? Наверно, мне следовало лично зайти и справиться о здоровье...» – «Я дал ей снотворное, – сказал я,– и она еще спит. Кажется, ничего страшного, не беспокойся!»
Дневник Жены
–
30 января
Второй день не встаю с постели. Половина десятого. Сегодня понедельник, и муж с полчаса как ушел. Перед уходом тихонько вошел в спальню. Я притворилась спящей, он некоторое время прислушивался к моему дыханию, опять поцеловал меня в ногу и ушел. Вошла Бая, домработница, узнать, как я себя чувствую. Я потребовала горячее полотенце, протерла лицо, не выходя из комнаты, после чего велела принести мне молока и яйцо всмятку. Спросила, где Тосико. «У себя». Но дочь так и не появилась. Чувствую себя уже намного лучше, ничто не мешает мне встать, но я решила еще поваляться в постели, чтобы заняться своим дневником и спокойно вспомнить все, что случилось с позапрошлой ночи. Почему же я так сильно опьянела в тот вечер? Конечно, сказалось состояние организма, но главное, коньяк не был наш обычный «Три звезды». Муж в тот день купил новую бутылку, Курвуазье, с надписью на этикетке «Коньяк Наполеон». Мне очень понравился его вкус, я не могла остановиться. Не выношу, чтобы меня видели пьяной, поэтому, когда от выпитого меня начинает мутить, прячусь в туалет. Так было и в этот вечер. Не знаю, сколько времени я провела в туалете. Минут десять, двадцать? А может быть, час или два? Мне совсем не было дурно, скорее, я ощущала эйфорию. В голове стоял туман, но это не значит, что я вообще ничего не соображала, отрывочные воспоминания у меня сохранились. Смутно припоминаю, что долго сидела над унитазом, так что устали ноги и спина, в какой-то момент я уперлась руками в дверцу и, сползая вниз, прижалась головой к полу. Мне казалось, что я вся провоняла уборной, тогда я поднялась и вышла. То ли собиралась смыть с себя эту вонь, то ли ноги не слушались и я не хотела, чтоб меня видели в таком состоянии, но только я пошла в ванную и там, видимо, разделась. Я говорю «видимо», так как в памяти это осталось как давнишний сон, но что было дальше, напрочь забыла. (Судя по пластырю на руке, мне сделали инъекцию, наверно, вызвали доктора Кодаму.) Очнулась я уже в постели, утренние лучи солнца слабо освещали спальню. Было, наверно, около шести, но и после сознание не прояснилось. От боли раскалывалась голова, мое тело, отяжелев, точно тонуло, идя ко дну, я то просыпалась, то вновь погружалась в сон... Нет, я не могла ни уснуть, ни до конца проснуться, и весь день вчера тянулось это межеумочное состояние. Голова продолжала раскалываться, а я блуждала на границе странного мира, позабыв о боли. Конечно, это был сон, но разве бывают такие отчетливые, столь похожие на реальность сны? Вначале я вдруг почувствовала, что достигла вершины мучительного блаженства, и только дивилась, что у мужа нашлись силы доставить мне такое удовлетворение, но тотчас я поняла, что на мне лежит не муж, а Кимура. Значит, Кимура заночевал у нас, чтобы мной овладеть? Но куда делся муж? Хорошо ли, что я совершаю такой неблаговидный поступок?.. Но наслаждение было столь чудесным, что гнало от меня прочь докучные мысли. Никогда раньше муж не доставлял мне такого наслаждения. С начала нашей совместной жизни, за все двадцать лет супружества, я не знала ничего подобного, то, что давал мне испытать муж, было совершенно ничтожно – затхлые, пресные чувства, от которых остается неприятный осадок. В сравнении с тем, что было сейчас, их и плотской любовью не назовешь. Сейчас было настоящее. И научил меня этому Кимура. Так я думала и в то же время осознавала, что это наполовину сон. Обнимавший меня мужчина был точно Кимура, но это было во сне, а в действительности, и я это понимала, мужчина – мой муж, и, находясь в объятиях мужа, я принимаю его за Кимуру. Скорее всего, в тот вечер муж принес меня из ванной, уложил в постель и, воспользовавшись тем, что я потеряла сознание, вовсю натешился моим телом. В какой-то момент, когда он слишком страстно целовал меня в подмышку, я вдруг очнулась. Он был так увлечен своим занятием, что уронил очки на меня, и от их холодного прикосновения я внезапно проснулась. С меня была снята вся одежда, я лежала на спине, совершенно голая, в круге яркого света, образованного торшером и флюоресцентной лампой... Да, скорее всего, я и проснулась от яркого света... Я еще плохо соображала, что происходит, а муж, надев упавшие мне на живот очки, оставил подмышку и присосался губами к паху. Я рефлексивно сжалась и, помнится, поспешно стала нашаривать одеяло, чтобы прикрыться, но и муж заметил, что я начала просыпаться, натянул на меня перину и шерстяное одеяло, погасил стоявшую в изголовье флюоресцентную лампу и набросил платок на абажур торшера. В спальне нет флюоресцентной лампы, должно быть, муж принес ее из кабинета. При одной мысли, что муж при ярком сиянии лампы со сладострастной дотошностью, детально рассматривал мое тело, при одной мысли, что он проникал взглядом в те его места, которых я и сама не видела во всех подробностях, мое лицо заливает румянец. Должно быть, муж держал меня голой довольно долго – об этом свидетельствует то, что, опасаясь меня простудить или того, что я опять проснусь, он докрасна растопил печь и сильнее обычного нагрел спальню. Сейчас, при одной мысли о том, как муж забавлялся мною, я испытываю возмущение и стыд, но в тот момент меня донимала лишь ноющая головная боль. Муж взял какое-то снотворное, не знаю, что это было – квадронокс, люминал или исомитал, разжевал таблетки и вместе с глотком воды передал изо рта в мой рот, заставив проглотить, и, поскольку я хотела избавиться от головной боли, я подчинилась. Вскоре я вновь потеряла сознание, погрузившись в состояние между сном и явью. Именно после этого мне привиделось, будто я лежу, обнимая не мужа, а Кимуру. Привиделось? Так гов