— Не беспокойтесь, занесу. Вы сказали, что не были близки с Фишером. Однако исполняли такого рода его поручения?
— Я, кажется, не говорил, что не был близок… Впрочем, что такое «был близок»? Это очень неопределенно. Да и ничего дурного в том поручении не было.
— Сколько ключей вы заказали?
— Три.
Яценко поднял голову от машинки.
— Слесарь утверждает, что вы заказали два ключа.
— Два? Нет, помнится, три. Да, именно три. Я оставил один себе, а остальные отдал Фишеру.
— Вы твердо помните, что заказали три ключа?
— Право, вы меня смутили… Нет, конечно, три. Я помню, что отдал Фишеру два ключа. Впрочем, я думаю, это не существенно.
— Вы напрасно так думаете. Это очень существенно. Итак, вы настаиваете, что заказали три ключа?
— Нет, если это так важно, я не решаюсь настаивать, может быть, и два, — сказал Загряцкий.
— Очень хорошо. Так и запишем.
— Так, пожалуйста, и запишите.
— Хорошо-с… Записано… Вы сказали, что в последний раз были на квартире с Фишером в понедельник, правда?
— Так точно.
— Вероятно, тогда же вы условились и о следующей встрече?
— Нет, мы не уславливались.
— Когда вы предполагали снова развлекаться с Фишером?
— Это зависело от него: он посылал мне приглашение, когда хотел устроить сеанс.
— Ах, это называется сеансом? Так… Приглашение всегда исходило от него? — небрежно спросил следователь.
— Разумеется. Ведь его была квартира, он все и устраивал.
— Так что вам никогда не случалось проявлять инициативу, то есть приглашать Фишера на сеанс, как вы изволите выражаться?
— Никогда.
— Вы говорите неправду, господин Загряцкий, — быстро, резким голосом произнес Яценко.
— Я никогда не говорю неправды, господин следователь.
— Ваши слова находятся в полном противоречии с теми данными, которыми я располагаю. У меня имеется записка, которой вы приглашаете Фишера быть вечером там, где всегда. Вот она…
«Кажется, подействовало», — подумал Яценко.
Лицо Загряцкого покрылось пятнами. Он наклонился над запиской, которую, не выпуская из рук, показывал ему следователь. Но Яценко не дал ему прочесть то, что в ней было сказано.
— Это ваша подпись? — спросил он.
— Да, моя. Я забыл об этой записке… Правда, был такой случай, когда я предложил Фишеру прийти на квартиру… Я просто забыл об этом случае.
— Или же вы не предполагали, что Фишер сохраняет такие записки?.. Когда это было?
— Недели три тому назад.
— Это опять неверно. Квартира была снята Фишером всего месяц с лишним тому назад. Между тем в записке вы предлагаете встретиться «там, где всегда». Это не могло быть сказано через неделю после снятия квартиры, особенно если вы устраивали сеансы не часто, как вы сами утверждаете.
— В первую неделю мы там встречались чаще.
— Сказать можно что угодно. Я советовал бы вам, однако, быть откровеннее, господин Загряцкий.
— Я и так говорю вполне откровенно… Покорнейше благодарю за совет…
С минуту они смотрели друг на друга злыми глазами в упор. Следователь сдержался.
— Так-с… Теперь потрудитесь сообщить мне, что вы делали позавчера.
— С самого утра что делал?
— Да, пожалуй, начните с самого утра.
— Я встал около десяти часов…
— Виноват, вы обычно встаете в это время?
— Да, обычно. Затем, напившись кофе, я отправился к воинскому начальнику. Видите ли, я белобилетник — у меня плохое зрение, — и нас скоро должны подвергнуть переосвидетельствованию. Я заходил за справкой, в присутствии могут подтвердить, что я был у них утром. Я довольно долго разговаривал с чиновником… Белобрысый такой чиновник, он сидит в первой комнате, слева от входа. Вы можете у него узнать, я назвал свою фамилию, и он, наверное, помнит.
«Уверенно как говорит: к alibi, видно, подготовился», — подумал Яценко.
— Это не существенно, — сказал он сухо. — Затем что делали?
— Потом я отправился завтракать к Пивато.
— Всегда там завтракаете?
— Нет, не всегда, завтракаю где попадется. Но лакеи у Пивато меня знают в лицо и по фамилии, они подтвердят, что я там был.
— После завтрака что делали?
— После завтрака я вернулся домой и прилег отдохнуть, у меня от присутствия разболелась голова. Спал часов до шести. Затем пошел к Рейтеру — знаете, кофейня на Невском, — там встретил знакомых, сначала смотрел, как играют в шахматы, затем сам сыграл партию с некиим Левичем… Это биржевик, он живет на Большом Проспекте, номера не помню, но вы его легко найдете.
— До какого часа вы играли в шахматы?
— Кажется, до семи или семи с четвертью… Затем я поужинал. Рейтер — не ресторан, но там всегда можно получить дежурное блюдо, а я по вечерам мало ем. Я спросил сосиски с картофелем и бутылку пива. Но, право, не знаю, должен ли я вам это сообщать, господин следователь, — добавил с улыбкой Загряцкий, — ведь это подводит кофейню: спиртные напитки теперь запрещены. Мне по знакомству дают пиво… Надеюсь, вы не сделаете из этого истории.
— Долго ужинали?
— Нет, минут двадцать.
— Так… Дальше? — рассеянно спросил Яценко, перебирая бумаги в папке и как бы потеряв интерес к предмету разговора.
— Затем я отправился в кинематограф.
— В кинематограф? — повторил Яценко. — В какой именно?
— В «Солей».
— Так-с. Оставались там до конца спектакля?
— До самого конца. Я всегда остаюсь до конца, хоть и глупо, конечно, смотреть всю эту дребедень. Но я люблю, отдыхаешь все-таки.
— Когда кончился спектакль?
— Думаю, так в половине двенадцатого или еще немного позже.
— Верно, вы и в кинематографе встретили знакомых?
— Знакомых? — переспросил Загряцкий. — Нет, там знакомых не встретил.
— Жаль, именно там важно было бы кого-нибудь встретить. Никого не встретили?
— К сожалению, никого.
— Жаль… Но, может быть, вас видели служащие? Вы билет взяли при входе?
— Разумеется… Только едва ли кассирша могла меня видеть. Она из-за своей сетки ни на кого не смотрит, занята билетами и сдачей.
— Как же вы наперед знаете, что она вас не видела? Но если не кассирша, то уж, верно, капельдинер вас видел, показывая вам место?
— Может быть… Впрочем, я несколько опоздал к началу и вошел, когда в зале было темно.