— Сделайте милость.
— Вы совершенно уверены в том, что Фишер был отравлен?
— Ах, вы хотите отстаивать версию самоубийства? Я долго ее взвешивал и должен был решительно ее отвергнуть. В этом следствие не ошиблось. У Фишера не было никаких причин для самоубийства. Кроме того — и главное, — он никак не поехал бы кончать с собой в ту квартиру, это полная нелепость.
— Нет, я версию самоубийства не отстаиваю… Я вообще ничего не отстаиваю и отстаивать не могу… У Фишера в самом деле как будто не было причин кончать с собою. Я говорю: как будто. С уверенностью ничего сказать нельзя. Но, может быть, не было ни убийства, ни самоубийства? Могло быть случайное самоотравление.
— Очень трудно случайно проглотить порцию белладонны. Экспертиза ясно констатировала отравление ядом рода белладонны.
— Да, мне это говорил Яценко. Именно эти слова мне и показали сразу, что экспертизе грош цена. Белладонна есть понятие ботаническое, а не химическое. Это растение из семейства пасленовых. В его листьях и ягодах содержится не менее шести алкалоидов. Из них хорошо изучен атропин, на него есть чувствительные реакции. Атропин, однако, действует не слишком быстро. Смерть обычно наступает далеко не сразу, лишь через несколько часов… Другие же алкалоиды белладонны… Темная эта материя, — сказал Браун, махнув рукой. — А что такое яд рода белладонны, это остается секретом эксперта.
— Я все-таки не совсем вас понимаю. Вы, значит, предполагаете, что Фишер умер естественной смертью? — спросил Федосьев. Он перестал играть рюмкой, положил докуренную папиросу в пепельницу и откинулся на спинку кресла.
— Нет, не совсем естественною. Но я думаю, что смерть последовала не от «белладонны».
— От чего же?
— Целый ряд ядов могли дать при вскрытии приблизительно ту же картину: некоторую воспаленнность почек, расширение зрачков, венозную гиперемию мозга и т. д. А химический анализ желудка, по-видимому, производился весьма грубо. Эти господа за все берутся, вот как теперь на войне врачи ускоренного выпуска делают сложнейшие операции, перед которыми прежде останавливались знаменитые хирурги.
— Однако какой-то яд был все же при анализе обнаружен.
— Да, но какой?
— В конце концов, это не так важно. Ведь яд не мог сам собой оказаться в желудке Фишера.
— Есть ряд ядовитых алкалоидов, которые употребляются в качестве лекарств. Предположите, что Фишер ошибся дозой. При слабом сердце его могло убить сравнительно небольшое увеличение дозы. А сердце у него было слабое, это я от него слышал.
— Лекарства принимают больные, — ответил Федосьев. — Если б Фишер чувствовал себя плохо, он не поехал бы, вероятно, на ту квартиру. К тому же людям с сердечной болезнью даются врачами безобидные вещества и в очень ничтожных дозах. Чтобы умереть от такого лекарства, Фишер должен был бы, вероятно, проглотить добрый десяток пилюль или целую склянку жидкости. Такая ошибка с его стороны маловероятна.
— Маловероятна, пусть, но все же возможна, — сказал Браун. Он еще помолчал, всматриваясь в Федосьева. — Возможно, наконец, еще и другое, — сказал он. — Есть яды, которые веселящимися людьми употребляются с особой целью. Тогда ваше возражение падает. Вполне возможно и правдоподобно, что, отправляясь на ту квартиру, Фишер принял одно из таких средств. Да вот кантаридин. Есть такой яд особого назначения, ангидрид кантаридиновой кислоты… Он вообще мало изучен, и немногочисленные исследователи чрезвычайно расходятся насчет того, какова смертельная доза этого вещества. Яд этот должен был бы дать при вскрытии приблизительно те же симптомы, что и «белладонна».
Федосьев передвинулся в кресле, отпил глоток коньяку и закурил новую папиросу.
— Но как же?.. — начал было он и замолчал с некоторым замешательством. — Это, конечно, неожиданное предположение. Но отчего же вы?.. Отчего следствие не направилось по этому пути?
Браун саркастически засмеялся.
— Ваш вопрос не по адресу, — сказал он. — По-моему, здесь та же стадность, о которой мы с вами говорили. Полиция первая решила, что произошло убийство. Для полиции преступление — естественная гипотеза… Эта ее уверенность немедленно повлияла на следствие. Следователь, однако, допускает возможность самоубийства… Заметьте, здесь тоже некоторая косность мысли: либо убийство, либо самоубийство. Ему не приходит в голову, что возможно и случайное самоотравление. Далее вступает в свои права экспертиза… По-моему, это язва современного правосудия. Проблемы, от разрешения которых зависит жизнь человека, следовало бы поручать светочам науки. Но светочи науки ими заниматься не могут или не желают, и они обычно достаются ремесленникам второго, если не третьего Сорта, которые вдобавок, как все полуученые люди, слепо верят в безошибочность своих заключений и в последнее слово науки…
— Следователь, однако, имеет право привлечь к экспертизе самых выдающихся специалистов.
— Имеет право, но не всегда имеет возможность: вероятно, и денег для этого у него недостаточно, да и трудно ему беспокоить людей, занятых другим делом. Следователь к тому же, верно, думает, что у всякой экспертизы есть простые безошибочные методы на любой случай. Фактически экспертиза в первое время следствия всегда в руках ремесленников. Позднее, особенно когда дело сенсационное и когда на этом настаивают адвокаты, которые у нас вдобавок не допускаются к предварительному следствию, позднее привлекаются и выдающиеся специалисты. Но тогда в большинстве случаев уже почти невозможно произвести надлежащую экспертизу.
— Однако и рядовые эксперты, занимаясь всю жизнь одним и тем же делом, в конце концов, не очень сложным, должны же ему научиться?
— Вы напрасно думаете, что это несложное дело. Чрезвычайно сложное и трудное, Сергей Васильевич. Оно часто требует самостоятельного научного творчества. А у этих людей ничего нет, кроме веры в учебник анализа да еще в последнее слово… Заметьте, в науке большие люди чуть ли не каждый год бросают новые последние слова, и по каждому из этих последних слов маленькие люди, ремесленники, производят десятки и сотни исследований — подтверждают гипотезу, укрепляют теорию, berechnet, beobachtet[56]… Затем гипотеза неизбежно умирает естественной смертью, а десятки работ, которые ее подтверждали, пропадают совершенно бесследно. О них просто забывают, потому что незачем и неловко вспоминать. И ведь все-таки то ученые… А в уголовном суде на основании работы ремесленников отправляют человека на смерть или в каторжные работы! Лучше всего то, что обычно обвинение вызывает одних экспертов, защита — других, мнения их почти всегда противоположны друг другу, но это доверия к экспертам нисколько не подрывает.